Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

— Самолет? Никакого самолета, пока круглосуточное дежурство у постели моего больного не установлено.

— Адрес мы знаем, врача пошлем.

— Мне его проинструктировать надо.

— По телефону из Москвы проинструктируешь.

— Это немедленно сделать надо.

— Нет!

Существует прием. Садишься на стул лицом к спинке, заплетаешь ноги между ножками стула, а руки перед спинкой. Единственный способ разнять эту конструкцию — бить прикладом по голове. Ввиду предстоящего срочного консилиума в Москве это как-то неудобно.

— Очччень хорошо! — сказал Махарадзе. — На стуле полетишь. А твой больной умрет, как сотни других умирают, как наши герои-красноармейцы, пока ты тут в принципиальность играешь и все такое. — Таково дикарское красноречие нашего новоявленного корифея и председателя Верховного Совета. (Несите его!

— Дай честное слово, что врача к больному пошлешь.

— Полчаса — врач там будет. Большевистское слово даю!

Большевистское исключает честное, но что делать…

Снова с завыванием сирены к аэродрому. Там ждал военный самолет. Напялили комбинезон, парашют, на саднящую голову нахлобучили шлем, ларингофоны больно врезались в шею, и всадили в крохотный отсек позади кабины пилота, спиною к нему. Взлетели, пробили облачность. В наушниках раздался треск и сквозь него сочувственный голос пилота:

— Пойдем на высоте. Если почувствуете кислородное голодание, маска справа от вас.

В поисках маски увидел термос и бутерброды. Закусил, завернул лицо шарфом, с которым не расстаюсь с первой волны арестов, и заставил себя уснуть. Проснулся от толчков: садились.

— Харьков, — сказал пилот. — Заправимся.

Сели прямо у бензовоза на каких-то задворках, заправились, снова взлетели. Москву увидел в лучах заката. K самолету подкатил черный ЗИС, двое учтивых военных со шпалами в петлицах. Помчались.

Рязанское шоссе… Кремль, Спасские ворота, часовые, проверка пропусков, меня вводят во внутренний дворик, еще одна проверка пропусков, входим, поднимаемся по лестнице, снова проверка пропусков, идем по коридору, толстые красные дорожки глушат шаги, дверь в продолговатую комнату, из-за стола с телефонами поднимается бесцветный человек — Привратник — и кивает провожатым. Они щелкают каблуками и уходят со строевым поворотом через левое плечо.

Итак, я доставлен. И получен. Как вещь. Не исключаю, что под расписку. Но не в моем присутствии. Ужас, как деликатно.

Привратник протягивает руку:

— Добро пожаловать, Шалва Сетович. Сколько лет, сколько зим! Как перенесли полет? Закусить не желаете?

Он не изменился. Такой же учтивый, такой же бесцветный, такой же предусмотрительный… Идеально вышколенный слуга.

— Дайте чаю и соедините с Тбилиси.

— Не угодно ли пройти в соседнюю комнату? Там телефоны, там же и чай организуем, все будет под рукой.

Открывает передо мною дверь, вхожу. Туалеты в старых покоях проветриваются плохо. В воздухе запах свежего кала и одеколона. Аромат вождя.

Привратник приносит грузинский и индийский чай и удивляется, когда я прошу узбекский. Но и узбекский есть. Сосо любитель чая и знает толк. Для меня Привратник старается, как для хозяина: греет чайник на пару, заваривает, накрыв салфеткой, выдерживает по часам и так далее — все, что положено по чайной церемонии.

Соединение с Тбилиси, сложное в обычном случае, отсюда, из кремлевского кабинета, занимает пятнадцать минут. K телефону подходит жена адвоката. Врача, конечно, не прислали. Да уже и надобности нет. Мой пациент скончался час назад.

Как они там его называют в песнях, своего вождя? Что, дескать, он землю родную обходит, растит он отвагу и радость — радость растит! — в саду заповедном своем, споемте ж, товарищи, песню о самом большом садоводе, о самом любимом и мудром… А меня притащили сюда, принеся мимоходом человеческую жертву, чтобы здесь, в этой комнате, я час с лишним ждал высочайшего пациента…

Он появился из боковой двери, как всегда неслышно, и все вопросы отпали. Вот он, самый бесстрашный и сильный, самый большой полководец… Плечи встопорщены, а голова втянута и запрокинута, левая рука прижата к боку и трясется, во всей стойке сверхъестественное напряжение. Он испытывает разламывающую боль в затылке и мучительное ощущение в средостении, сходное с болевой симптоматикой рака пищевода. Кроме того, у него неудержимый понос, об этом свидетельствует запах. Синдром страха, для чего имеются все основания. Он, как никто, понимает ситуацию. Армия создается наново, не имеет военной доктрины и находится в сутолоке технического перевооружения. Командный состав уничтожен. Войска не знакомы с поступившей техникой, они учатся, инструкторов мало, техники много, наименований тьма. Это надо охватить снабжением не только запчастями, но и разнокалиберными боеприпасами при разбросанности объектов и катастрофическом дефиците транспорта. Девять десятых штаба Закавказского округа — мои пациенты: алкоголизм, неврастения, или то и другое вместе. Все они в прострации: война на носу, а готовиться к ней ни-ни! И, наконец, в канун события по его повелению народ убаюкан дурацким опровержением ТАСС.