Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Что-то всплывает из потока…

Люди — странные существа. Наверно, ты, Эвент, тоже замечал за собой эту извращенность — ощупывать болезненные точки и прислушиваться, как они болят. Вот и я взял вдруг да и поставил скрипичный концерт Сибелиуса. Тот, кому знакома Первая часть концерта, сразу поймет, в каком я настроении. Этот страшный концерт относится к одним из ранних и позабытых впечатлений моей жизни. Датирую его — впечатление, естественно, — весной сорокового года. Тогда, по указанию свыше, титское радио стало проявлять интерес к скандинавским композиторам, особенно к финнам, только недавно — дорогой ценой! — разгромленным и ограбленным. Затем, вскоре, наступила война, финны опять стали противниками, они полагали, что могут вернуть отобранное, и за эту попытку были наказаны ампутацией дополнительного куска территории. Как бы то ни было, Сибелиус надолго исчез из эфира.

Новая встреча произошла много лет спустя. K тому времени я потерял сестру. Она долго прожила в Карелии. Бывая у нее, я проникся финским духом, хотя там и шутили, что в Карелии лишь два финна — фининспектор и Финкельштейн. Сибелиуса разрешили исполнять (посмертно), и с его музыкой стали входить в меня пронзительные воспоминания о северной природе. А это обостряло память о сестре.

Сестра была удивительнейшим человеком, такого я уж больше не встречал. У нее всегда хватало такта не видеть людей насквозь. Иногда ловлю на своем лице ее выражение. В такие минуты мое существование оправдано. Звездные минуты. Даже мгновенья. Не часы. Зря говорят о звездных часах человечества.

И вот канифольное пение сибелиусовских сосен. На лице маска сестры. И, конечно, за окном закат.

«Закат был синим. В нем медленно тонул багровый шар солнца.» Такими словами собирался я некогда начать новый роман под названием «Красные копья заката». Ты, проницательный Критик, конечно догадался уже — можешь, кстати, поделиться догадкой с Эвентом, — что в то время я болел Александром Блоком. Не знаю, о чем был бы сей опус, не помню. Конечно, образцовый герой, благонравная героиня и ситуации, отобранные для воспитания титского читателя исключительно на положительных примерах.

Боюсь, что воспитание на положительных примерах сделало титского гражданина беззащитным к тем болезням, которые ему неизбежно придется перенести, когда держава бросит водить его за ручку. А ведь бросит, неоднократно бросала. Да и непосильно ей за руку водить, сама одряхлела…

Между тем, титского читателя воспитывают двадцать четыре часа в сутки по всем каналам. Политические лозунги вносятся в семью даже ребятишками. Лично знаю людей, которые эмигрировали по этой причине. Никто не желал стать папой Павлика Морозова. Для одного приятеля час пробил, когда сын, придя из детсада домой, вдумчиво спросил: «Папа, а за что американские дети хотят убивать титских детей?»

За такую выдумку сценаристу уплатили бы щедро. Но такое не выдумаешь.

А как платить тем, кто заказывает такие выдумки, — сей вопрос остается открытым. Однажды уплатили уже веревкой, но годы прошли, и вопрос снова открыт.

На родительских собраниях учителя, не краснея, рекомендовали разъяснять детям поползновения империалистических агрессоров и их наймитов — буржуазных националистов и сионистов.

Как знать, может, это нашло бы отражение в моем романе в таком именно ключе. Голод не тетка. А перехлестнул бы — ну, титские редакторы подкованы на все четыре копыта. Неплохие стилисты. Соединенными нашими усилиями роман по исполнению был бы съедобен. Красные копья заката могли и поломать, но уж эпизод с политическим созреванием ребенка сохранили бы непременно. На такого ребенка могли равняться и взрослые. А дефицит и семейные проблемы незачем втягивать, не это характерно для титской действительности…

Преувеличиваю? Ах, Эвент, Эвент… А не предлагали мне героя моего главного, которым я восхищался, на которого глядел снизу вверх, представить негодяем и тем решить вопрос правоты в его, героя, столкновении с титской действительностью? Ну, то-то…

Пронзаемый красными копьями заката, укладываюсь на жесткое свое ложе и мучительно решаю: проглотить транквилизатор или хлопнуть стопаря?

Стопаря, стопаря!

А-а, Двойник, бедняга… Я тыой читатель. Не выискивающий ошибок и противоречий, жизнь полна ими. Не вырывающий куски из текста. Воспринимающий не прозу, но характер, судьбу. В наше время быть в литературе и вне политики (это позиция. За это прощаю тебе, даже когда ты гонишь ведомственную прозу, по полезную тебе, но безразличную читателю. Даже когда ищешь посредством прозы приглянувшуюся девицу. Мелькнула — а где ее искать? Ни адреса, ни телефона. И ты, как настоящий мужчина, горы переворачиваешь, чтобы взять след. Так сказать, шлешь, сигнал.