Луи де Берньер - Мандолина капитана Корелли

– Рад, что смог принести пользу, – ответил доктор.

Мужчины помялись еще мгновение, словно желая что-то добавить, и вышли. Доктор повернулся к дочери:

– Смотри, два старика идут сражаться за нас. Имеют мужество. Пока у нас есть такие люди, Греция не погибнет.

Пелагия обернула к отцу заплаканное лицо и прорыдала:

– Кому какое дело до Греции? Где Антонио?

Антонио Корелли пробирался в темноте по руинам Аргостоли. Симпатичный городок теперь превратился в одни покосившиеся стены и раскрытые, как кукольные домики, жилища; открылись целые этажи, на стенах по-прежнему висели картинки, а на столах лежали веселенькие скатерти. Вокруг повсюду высились груды битого камня. Из одной торчала рука с вялыми, расслабленными пальцами – очень грязная ручка, миниатюрная и юная. Он раскидал кучу булыжников и камней, что живописно огораживали и защищали людей еще с венецианских времен, и обнаружил раздавленную голову маленькой девочки – примерно тех же лет, что и Лемони. Он смотрел на эти бледные губы, милое личико и не понимал, что его душит – гнев или слезы. Всем сердцем чувствуя непоправимость горя, какого никогда прежде не испытывал, он осторожно поправил ребенку волосы, чтобы они более естественно лежали на щеке.

– Прости, корициму, – поверился он мертвому тельцу, – если бы нас здесь не было, ты бы жила.

Смертельно измученный, он давно перешел предел страха, и усталость заставляла его размышлять. Маленькие девочки, невинные и милые, как эта, умирали ни за что на Мальте, в Лондоне, в Гамбурге, в Варшаве. Но те были статистическими маленькими девочками, детьми, которых сам он никогда не видел. Он подумал о Лемони, а потом – о Пелагии. Невыразимая гнусность этой войны внезапно пронзила ему сердце так, что он задохнулся; ловя ртом воздух, он понял с абсолютной уверенностью еще одно: нет ничего более необходимого, чем победить в ней. Он коснулся пальцами своих губ, а потом – мертвых губ чужого ребенка.

Так много предстояло сделать. Обстрелянные немецкими пулеметами, беженцы из разрушенных до основания деревень хлынули в город, а горожане с ручными тележками забивали улицы в попытке спастись бегством в деревни. Войскам и орудиям передвигаться было почти невозможно, и в довершение всего по приказу Гандина повалили солдаты из отдаленных районов, становясь легкой мишенью и резко увеличив столпотворение. Разместить их было негде, связь нарушилась, приказы не поступали, и все молчаливо понимали, что ни суда, ни самолеты на помощь не придут. Остров Кефалония не имел стратегического значения; не требовалось спасать его маленьких детей, его древние осевшие здания не нуждались в сохранении для потомства, его кровь и плоть не были драгоценны для тех, кто с легкостью дирижировал войной с олимпийских высот. Для Кефалонии не существовало ни Уинстона Черчилля, ни Эйзенхауэра, ни Бадольо, ни эскадр кораблей, ни рейсов самолетов. С неба летел лишь снегопад немецкой пропаганды с фальшивыми обещаниями и ложью, из Бриндизи по радио приходили только ободряющие послания, а в изысканно белой бухте Кирьяки высадились два батальона свежих альпийских частей под командованием майора фон Хиршфельда.

На рассвете следующего утра мраморноликий обер-лейтенант и его солдаты наводнили сонный лагерь, в котором остались лишь полевая кухня и рота погонщиков мулов. После того, как все сдались, обер-лейтенант расстрелял их и сбросил тела в канаву. Из лагеря он повел своих солдат на поросший соснами горный кряж у Дафини и дождался там восьми часов, когда новые альпийские части майора фон Хиршфельда наверняка должны были подойти с другой стороны, чтобы завершить окружение. Снова итальянцев застигли врасплох, снова им пришлось сдаваться. Обер-лейтенант погнал пленных в Куруклату, но потом они ему наскучили, и он, подведя целый батальон к краю обрыва, расстрелял всех. Из научного интереса он обложил тела динамитом – результаты его впечатлили. Этот район славился кроваво-красным вином под названием «Финиатико».

Не стесненный пленниками, он проследовал к Фарсе, привлекательной деревеньке, от которой альпийский части минометным огнем уже не оставили камня на камне и где итальянские солдаты оказывали яростное и успешное сопротивление. Атакованные теперь с обеих сторон, они дрались и пали, только очень немногих оставшихся в живых удалось загнать на площадь и застрелить. В Аргостоли чернокрылые бомбардировщики, волна за волной, последовательно разбивали батареи, пока не замолчали все орудия.