Никколо Амманити - Да будет праздник

– Ты так добра. Я рад. Спасибо, – несколько потерявшись, сказал он ей.

Встретив Лариту на улице, вы вряд ли обратили бы на нее внимание, но, приглядевшись, нельзя было не признать, что она очень мила. Все части ее тела были пропорциональны. Шея, плечи – не слишком широкие и не слишком узкие, тонкие запястья, худые изящные кисти рук. Лоб закрывает каре черных волос. Нежный овал лица. Маленький носик и несколько крупноватые губы выражают робкую и искреннюю симпатию к собеседнику. В особенности же хороши большие, орехового цвета, с золотыми искрами глаза, которые в этот момент блуждают где-то далеко.

Странно, на бесконечных приемах, презентациях, концертах, салонах Чиба перезнакомился практически со всеми, однако певица не встречалась ему ни разу. Впрочем, он где-то прочел, что она особа замкнутая и не лезет в чужие дела. Работать на публику – не для нее.

“Примерно как я”.

И потом, Фабрицио понравилась эта история с обращением в религию. Он тоже в последнее время ощущал настоятельный зов веры. Ларита была тысячу раз выше всей жалкой итальянской эстрады. Живет себе в горах где-то между Тосканой и Эмилией и творит…

“Как раз то, что и мне нужно”.

В голове материализовалось привычное видение: они вдвоем в горной хижине. Она музицирует, он пишет. Вдали от всех. Может быть, сынишка. Несомненно, собака.

Ларита тряхнула челкой.

– Не за что меня благодарить. Если вещь стоящая, она стоящая, и точка.

“Я с ума сошел. Собирался уйти, упустив женщину своей жизни”.

Кьятти весело захлопал в ладоши.

– Хорошо. Видали, Чиба, какую красивую поклонницу я вам отыскал? Теперь в качестве благодарности вы должны оказать мне услугу. Есть у вас стихи?

Фабрицио сдвинул брови.

– В каком смысле?

– Стихи, прочесть перед моей речью. Мне бы хотелось, чтобы ее предваряло какое-нибудь ваше стихотворение.

Ларита пришла ему на помощь:

– Он не пишет стихов, насколько я знаю.

Фабрицио улыбнулся ей, затем серьезно обратился к Кьятти:

– Совершенно верно. Я в жизни не написал ни одного стихотворения.

– А не могли бы сейчас написать, пусть самое коротенькое? – Предприниматель взглянул на свой “ролекс”. – Минут за двадцать набросаете? Пары строчек хватит.

– Была бы как нельзя к месту небольшая поэма об охотниках. Помню, как Карен Бликсен [21]… – вмешался Корман Салливан, но не закончил фразу, настигнутый приступом кашля.

– Нет. Извините. Я не пишу стихов.

Кьятти раздул ноздри и сжал кулаки, но голос продолжал быть любезным.

– Тогда у меня идея. Вы могли бы прочесть стихи какого-нибудь другого автора. Думаю, у меня дома есть томик Пабло Неруды. Это вас устроит?

– С чего я должен читать стихотворение другого автора? Здесь на вилле сотни актеров, которые перережут друг другу горло за право сделать это. Позовите кого-нибудь из них. – Фабрицио начинал заводиться.

Внезапно Золтан Патрович звякнул ножом по стакану.

Фабрицио обернулся и был тотчас пленен его магнетическим взглядом. Удивительный эффект – казалось, глаза у кулинара выросли и заняли все лицо. Под черным капюшоном как будто только и было что два огромных глазных яблока, пристально смотревшие на него. Фабрицио попробовал отвести взгляд, но не смог. Тогда он попытался закрыть глаза, чтобы рассеять чары, но тоже безуспешно.

Золтан положил ладонь на лоб писателю.

Внезапно, словно кто-то потянул за веревочку, всплыл давно забытый эпизод из детства. Родители летом плавали на яхте, а его с кузиной Анной оставляли в хижине в Бад-Санкт-Леонард в Каринтии на попечение семьи австрийских крестьян. Сказочные места, с поросшими сосной горами и зелеными лугами, на которых блаженно паслись пятнистые коровы. Он носил традиционные для этой области кожаные штанишки на бретелях и ботинки с красными шнурками. Однажды они с Анной ушли в лес по грибы и заблудились. Никак не могли найти обратную дорогу. Они все кружили и кружили по лесу, взявшись за руки, деревья были все одинаковые, и по мере того, как ночь протягивала сквозь ветви свои щупальца, им становилось все страшнее. К счастью, в какой-то момент они оказались перед небольшим шале, спрятавшимся среди сосен. Окна светились, и из трубы поднимался дымок. Они постучали, и женщина с собранными в пучок соломенными волосами усадила их за стол рядом со своими тремя детьми и накормила кнедлями, большими шариками из хлеба и мяса в ароматном бульоне. Мамочки, какие они были мягкие и вкусные!

Фабрицио почувствовал, что ничего на свете не желает так сильно, как пару кнедлей в бульоне. В конечном счете что ему стоит сказать Кьятти “да”, а потом отправиться в хороший австрийский ресторанчик.