Сергей Чихачев - КУНСТ (не было кино). Роман с приложениями

У вас карличья постель. Маленькая. Смерть наверняка, как злобные большие хрипло лающие собаки, и как огромные рычащие пьяные дядьки, выбирает именно маленьких слабых карликов или их родителей. И не скрыться, потому что детские ноги скованы страхом так, словно они – взрослые и сидят на попе, и убежать нет никакой возможности.

У них ещё нет героизма в самом идиотском и самом высоком его значении. Они не знакомы с красивыми девушками или умными мужчинами, с мыслью о которых можно смелее переступить смертный порог. У них нет ипотечных страхов, долгов, больной печени и похмелья. Их грехи малы и грехами не являются.

Поэтому они боятся смерти гораздо сильней, чем старики, которые умирают в беспамятстве, лежачими. Эти старики самым мистическим образом превращаются в детей, лишённых страха. В сгорбленных от жизни карликов, не могущих ходить. Иногда они лишаются сознания – мозг милосердно выключает сам себя, – и тогда они следят, как маленькие, за солнечными зайчиками, бегущими по стенкам, они ловят губами руку, мимолётно приласкавшую их лицо. Они сосредоточенно берут что-то, до чего могут дотянуться – например, ваш локоть, и с умным видом смотрят на него и сквозь него. Этот взгляд одинаков для годовалого и стодвухгодовалого. И те, и другие ходят под себя…

Дитя, подчиняясь далёкому крику матери, а может быть, удовлетворив своё любопытство и заскучав, убежало. Исчезновение мальчика будто послужило сигналом к началу. Для меня дальнейшее произошло быстро и воспринималось яркими смазанными штрихами, как во сне. Пётр дал короткую (опять неслышную мне!) команду, жилистые скользнули под тент и показались оттуда с оружием. На перекрёстке переключился светофор, и оттуда, снизу, от старых измайловских профессорских домов, в редком потоке показалась машина. Я даже не успел различить её марку, но она точно была иностранная. Поток шёл не быстро, и метров за пятьдесят до нас машину легко догнала другая. Секунду-другую она «повисела», пристраиваясь слева и сзади, а потом плавным движением страшно и уверенно подтолкнула клиента к нам. Я стоял сбоку и чётко видел, как иномарка вильнула, пытаясь выровняться на влажном асфальте, не справилась и несильно влетела прямо в зад нашей «газели». Только сейчас мой взгляд выхватил необычайно мощный для этих доморощенных фургончиков задний брус. Раздался отвратительный для уха любого водителя звук – короткая смесь железного скрежета сминаемых полостей и скляночный шелест бьющегося стекла. Капот иномарки чуть вздыбился, двигатель заглох. К остановившемуся автомобилю подскочили жилистые; одним движением были разбиты окна; двое мужчин не остановились, а продолжали наносить туда, в разбитое стекло, удары прикладами. Пётр и чернявый буквально оторвали двери; щёлкнул выстрел, но кого он поразил, я так и не видел. Выстрел стал единственной звуковой доминантой на тот миг – ограбление происходило на тихом-претихом фоне где-то далеко бьющего колокола, отдалённых криков и визгов детей с площадки во дворе, и шарканья прохожих, не прекращающих выходить из магазина и входить в него. Я отупело переместился чуть левее, подсознательно желая заглянуть в машину, и в этот момент откуда-то из её нутра Пётр вырвал первую большую спортивную сумку, а за ней последовали ещё две. Поравнявшись с дверьми, я успел увидеть только темень внутри иномарки, и тело, полулежащее на заднем сиденье поверх колен помощника депутата, и полыхающие трусливым отчаянием глаза этого самого помощника. Тут, повинуясь короткому крику чернявого, я подхватил одну из тяжёлых сумок с деньгами и поволок её в «газель». Я забросил сумку внутрь и встал, не зная, что мне делать дальше, и чувствуя, как внутри нарастает дрожащим звоном тот самый адреналин, который является и страхом, и мандражом, и храбростью одновременно, в зависимости от человека.

И тут я увидел то, чего увидеть никак не ожидал. В двух метрах от меня стояла и пялилась на происходящее моя соседка по дому на Сиреневом, её фамилия была, кажется, Агафонова. Это была одна из тех премерзких бабищ, которых дьяволу иногда удаётся засунуть в наш и без того говённый мир. Толстая и приземистая, с вывороченными влажными губищами, эта хабалка пятидесяти с лишним лет от роду дала бы фору любому булгаковскому Шарикову, доведись им встретиться. Громким низким голосом Агафонова обливала дерьмом всех, кто попадался ей на пути, – соседей, детей, прохожих, продавщиц в магазинах и попутчиков в троллейбусах. Внутри неё кипела залитая при рождении клоачная субстанция жидкой ненависти. Как водится, мозг её давно отказался обслуживать эту душевную помойку: соседка Агафонова была непроходимо тупа. Не обращайте внимания, что я так некультурно упомянул о ее возрасте и стати. Я встречал таких же, но помоложе. Причём, что примечательно, подобным дьяволовым отродьем являются большей частью бабы. Мужика, если что, не зазорно и убить, а женщина-хабалка останется безнаказанной и, упиваясь собственным, растущим до небес визгом, истопчет вас.