Александр Трапезников - Похождения проклятых

— Я слышал об этом Жмыхе, — сказал Алексей. — Прощелыга и провокатор. Но народ у нас всегда был слишком доверчивым. А ведь как вроде легко прикрываться словом Божиим? Только падать потом больно.

На развилке мне удалось обогнать колонну и оставить ее позади.

— А ты что же, и на литургии вчера был, в храме? — спросил я. — Не твою ли морду, пардон, лицо, я видел?

— Не скажу, — весело откликнулся Яков. — А вы сами-то куда направляетесь?

— А тебе знать не положено, — в ответ сказал я. — Ты и так прыткий очень. В приюте-то был?

— А в каком? Снова врет! — подумал я. Но он, кажется, решил сейчас и не скрывать этого. Подумав, произнес:

— Был, был… Собственно, грибы — это для отвода глаз, для папы. Он их большой любитель собирать. Меня другие подберезовики интересуют.

— Которые от Березовского наплодились? — не удержался я.

— Наплодились? — переспросил он, становясь вдруг вновь очень серьезным. — Может быть, ты и прав. Только наплодился-то всего один. И не от Бориса Абрамовича, а от меня. Ладно уж, скажу, как на духу. Чего теперь скрывать-то? Только пусть Маша ушки ладонями закроет, а то еще больше меня возненавидит.

— Не буду, — пообещала она.

— Ну, тогда слушайте. Я и в Россию-то приехал не только за тем… за чем приехал, но и за этим тоже.

— Очень вразумительное начало, — усмехнулся я.

— Короче, была у меня лет семь-восемь назад одна любовница. По молодости. Женщина и старше меня по возрасту, и некрасивая, и глупая, если разобраться, и с характером скверным да еще гулящая.

— Во как! — вырвалось у меня. — А за что ж ты ее полюбил-то, Яша?

— А кто тебе сказал, что мы любили друг друга? Так, жили-встречались. Но я почему-то был к ней очень привязан. Сам не знаю отчего. До сих пор понять не могу. Наваждение, что ли? Нет. Я человек неглупый, опытный, до нее у меня были одни красавицы, из богатых семей: женись — не хочу. А тут вдруг — как прилипло к телу.

— К сердцу, — поправил Алексей. — Вы, наверное, ее спасти хотели, вытащить?

— Типичная интеллигентская заморочка, — добавил я. — Так лейтенант Шмидт женился на уличной проститутке, а после семнадцати лет жизни с ней совсем свихнулся от ее бесконечных загулов и полез на крейсер Очаков, чтобы покомандовать флотом. Не везло парню в личной жизни, тут любой тронется. Другая его подружка, Зина Ризберг, которой он за три с половиной месяца накатал с сотню любовных писем, выходя из зала суда, где его приговорили к расстрелу, сумела сказать лишь одно: Чего-то я проголодалась, очень семги хочется. При этом еще и зевнув. Но ты продолжай, продолжай.

— Я и продолжаю, ты только не перебивай своими экскурсами и аналогиями. Никаким флотом я командовать не хочу, а такая Ризберг и у меня была. Даже не одна, а целая дюжина. Мама мне постоянно сватает. Каждые полгода пытается подсунуть какую-нибудь, которая без семги жить не может. Но я же не хозяин лавки с морепродуктами?

— А кто ты? — спросила Маша. Вопрос, конечно, был очень любопытный. Должно быть, не только в сфере человеческой, личностной, но и какой-то иной. Мне было трудно разобрать выражение Машиного лица, потому что я сидел спиной к ней, за рулем. Но по голосу понял, что спросила она не просто так.

— Сейчас не об этом, — отмахнулся Яков. — И ничего я ее не думал спасать или вытаскивать, как вы говорите. Может быть, я понять хотел: почему женщина доводит себя до такой низости, до такого предельного саморазрушения? Ну, веди ты себя прилично, коли уродилась страшненькой и бестолковой, верь, в конце концов, в Бога, но у нее и этого не было. Хотя… может и было, где-то в глубине души. Только под большим слоем пыли. А я хотел эту пыль с мусором разгрести да докопаться до сути, до истины.

— Докопался? — спросил я.

— Почти. Мамочка помешала. Вовремя увезла меня в сектор Газа, уговорила. А то бы я и впрямь женился на этой женщине. Я ведь сделал ей накануне отъезда предложение, да она отказалась.

— Почему? — задала свой вопрос Маша.

— Почему… — Яков задумался. И продолжалось это довольно долго. Я уж решил, что он уснул там. — Да потому… Она еще и расхохоталась мне в морду, как только что изящно выразился Александр. Потому что нашего ребенка, которого она родила за три года до этого, я отвез в приют. В Черусти. А ведь он не был таким уж идиотом, как казалось. Просто аутизм. Это не страшно. Жить можно. Можно даже стать гением, если заботиться. Но я этого не хотел. А ей было поначалу наплевать. Словом, обоим нам этот ребенок, мальчик, только мешал. Но что значит наплевать или мешал? Это ведь только кажется, что ты принимаешь какое-то верное решение, на самом деле — все не так, все оборачивается совсем иначе, все главное постигается лишь потом, спустя год, пять, десять лет, на исходе жизни. И уже понимаешь, где ты был не прав, но вернуть ничего нельзя. Поздно. Остается только вымаливать прощение.