Коллектив Авторов - Эта гиблая жизнь

В голове пронеслось: «Зачем я пошел быстрее? Чего я испугался? Нет, это слишком медленно. Надо идти нормально». Он подошел к перекрестку, и тут настоящий страх охватил его, безотчетный и совершенно необъяснимый. Улица была абсолютно пустынна, но он не мог сделать шаг и сойти с тротуара. «Ну да, красный свет, зачем же мне идти на красный?» – успокаивал он себя, но вот светофор переключился, а Шадрин так и не сдвинулся с места. Сзади послышались шаги. Шадрин обернулся. Приближалась немолодая женщина с усталым лицом и авоськой в руке. Она тоже задержалась у перекрестка и покосилась на Шадрина. «Со мной что-то случилось. Надо идти за ней, она-то нормальная. Дура, красный же, красный!» Но Шадрин все-таки соскочил с тротуара и пошел точно шаг в шаг с женщиной, глядя прямо на ее все быстрее переставляющиеся ноги и про себя повторяя: «дура, дура, дура». Женщина припустила чуть не бегом, но тут они оказались на другой стороне улицы, и Шадрин остановился. Он чувствовал, как суматошно билось сердце, чувствовал холодный пот на спине и голове, он тяжело дышал, но уже с облегчением – проезжую часть перешел. «Что со мной, что со мной? – думал он, немного успокоившись и двинувшись дальше. – Сроду такой ерунды не было». И он чувствовал, что, несмотря на то, что сейчас тот панический страх отпустил, отпустил он только на время, дал передышку, и что все то, что должно случиться и вызывает этот панический страх, еще впереди.

«Что это может быть? – думал Шадрин. – Страх начался, когда я подходил к перекрестку. Я боялся, что меня может сбить машина. Странно, что я не боялся этого сначала, когда шел в киоск. Странно и то, что рассуждаю я вполне здраво и в то же время испытываю этот безумный страх». Он свернул и оказался в своем деревянном райончике, еще более пустынном и темном. И тут страх снова нахлынул, и сердце снова сумасшедше заколотилось – Шадрин вспомнил, что ему еще раз надо перейти улицу. Он медленно, словно на ощупь, подошел к тому месту, где должен переходить улицу, уже был виден дом, в котором он жил, и встал. Его тряс озноб. Здесь, в глухом уголке, надежды на то, что кто-то выйдет и будет вместе с ним переходить улицу не было, и он тупо стоял перед небольшой полоской дороги, по которой могла пройти только одна машина, а если вдруг попадалась встречная, то одна из машин съезжала на обочину и останавливалась и двигалась дальше лишь после того, как машины разъезжались. Опять же Шадрин как бы со стороны продолжал видеть себя, и так же, как бы со стороны, понимал, что чем дольше он стоит, тем ситуация, непонятно каким образом, ухудшается, и что если он будет продолжать стоять так и дальше, то случится как раз то, что вызвало страх... Шадрин продолжал стоять. Машин не было. Наконец Шадрин сдвинулся, но он не побежал, хотя тот, который со стороны, торопил и подталкивал, апошел медленно, осторожно ступая и глядя под ноги.

И тут он услышал справа шум, накатывающийся и слегка дребезжащий. В два прыжка Шадрин оказался у забора противоположной улицы и в ужасе оглянулся – мимо, тоже медленно, словно ища что-то, проезжал грузовик. Фары его не горели, и казалось, что в темноте проплывает гигантский спящий корабль. Когда машина прошла, все опять стало тихо. Словно и не было ее, только два красных огонька еще некоторое время горели в темноте, как два налитых кровью глаза, да потом еще раздался звук, словно на землю бросили мешок со старым железным хламом.

До дома Шадрин добрался еле-еле. Страха не было, но силы оставили его. Тело трясло, как в лихорадке, оно было потное и липкое, сердце уже не колотилось, а казалось, куда-то проваливалось и медленно-медленно возвращалось обратно.

– Что с тобой? – испугалась баба Вера, встретив его на кухне.

Он постарался улыбнуться, но лицо, словно стянутое маской, скривилось и вышла бледная, жалкая гримаса. Он хотел успокоить бабу Веру, ее испуг был все же приятен, как приятно бывает, когда мы узнаем, что кто-нибудь искренне за нас переживает, и Шадрин выдавил:

– Ерунда, чуть под машину не попал, – хотя прекрасно понимал, что дело было вовсе не в машине.

А в чем? Баба Вера охала и громко возилась на кухне, хотя час был поздний и на кухне, кажется, особых дел быть не могло, но мудрая женщина неведомым чутьем понимала, что дело вовсе не в помянутой машине, а в другом, и что Димочку не надо оставлять одного, но и глаза мозолить не след... И Дима, благодарный за это погромыхивание передвигаемой за стенкой посудой и старческое бормотанье, почему-то вспомнил, как любил проснуться ночью в поезде на какой-нибудь станции и слышать вагонный полушепот, втаскивание чемоданов, как, стараясь не шуметь, новые пассажиры ищут свои места и устраиваются, потом поезд, скрипнув чем-то внутри себя, мерно трогался, набирал ход, и Шадрин погружался в сон, больше похожий на забытье. Забылся он и сейчас...