Джулия Уолтон - Слова на стене

Наверное, мне просто не хочется, чтобы Майя узнала правду. Мне страшно представить, как она поступит, получив такую информацию.

Сомневаюсь, что она еще раз пробралась бы ко мне через окно. Может, она вообще испугалась бы оставаться со мной наедине. И не смотрела бы больше на меня вот так, криво улыбаясь одной стороной рта, отчего у меня возникают такие чувства, будто я просыпаюсь в самый первый день летних каникул. Я даже не останавливаюсь на том, как отвратительно это звучит. И мне не важно, сколько еще времени я напрасно потрачу в вашем кабинете, пока вы не поймете, наконец, что все бесполезно.

Мне и вправду нужно пока держать свою тайну при себе.

Я всегда могу определить, когда моя мама достает вас. Ваши вопросы становятся более прямолинейными.

Да . Я чувствовал себя некомфортно на последнем ультразвуковом обследовании. Пол, наверное, не возражал бы, если бы я там не присутствовал, но он всегда и во всем поддерживал мою маму. Как обычно.

Давайте на минуточку исследуем эту ситуацию. Мое состояние дискомфорта не имело ничего общего с моей болезнью. Нет, эта фигня тут ни при чем.

Любой шестнадцатилетний подросток с трудом бы удерживал тошноту, видя, как его уже беременная на последних месяцах мать обнажает свой гигантский живот, а доктор обмазывает его специальным составом. Моя реакция (отвращение) оказалась вполне естественной. Моя мама лежала на столе полуголая, а Пол эротическими движениями массировал ей плечи и время от времени шептал ей что-то на ухо. Затем она покраснела. Честно говоря, мне не нужно всего этого видеть, слышать и/или вообще находиться в радиусе ста метров от данного действа. Одно даже прикосновение – это совсем не то, что я должен наблюдать, на самом-то деле. Если раздутый живот моей матери не явился достаточным индикатором, то я уже знаю о том, что она сексуально активна. И как ее сын-тинейджер, думаю, что действительно сумел мужественно и вполне достойно выстоять всю процедуру.

Я рад, что они счастливы. Здорово и то, что маме не нужно будет выходить на работу после рождения малыша, потому что на этот раз она может позволить себе оставаться дома, если захочет. Да, я говорю вполне искренне. Думаю, все, что происходит сейчас в ее жизни, – это благословение, и она заслуживает того счастья, которое получает. Даже включая то тошнотворное, жеманное романтическое сюсюканье, которым они с Полом могут заниматься часы напролет.

Но господи боже мой! Мне совсем нет необходимости слушать отчет о состоянии маточных стенок моей мамы. Мне не нужно знать, что занятие сексом в нужное время – это вполне здоровый способ вызвать роды. И мне не надо было наблюдать за тем, как рука Пола путешествует вверх-вниз по маминому животу. Эта картина, наверное, навсегда останется перед моим мысленным взором. На самом деле я даже уверен в том, что образы как будто впаиваются в мои веки. Хотя ни один из перечисленных моментов не являлся для меня таким уж обязательным для запоминания.

А знаете, что было самым страшным во всем этом мероприятии? Когда доктор заговорил про кормление грудью, у меня соски заныли . Мои соски.

Моим соскам не придется честно потрудиться ни разу в жизни, и все же они были озабочены моим будущим братиком или сестричкой, и их просто жжет от дискомфорта, если кто-то начинает говорить о грудном вскармливании. Вообще-то у меня имеется диагностированное психическое заболевание, но оно волнует меня меньше, чем мои чуткие соски. Я даже не знаю, можно ли с этим что-нибудь поделать, но мне хотелось бы надеяться, что мои околососковые кружки снова станут выполнять свою исключительно декоративную роль.

И по тому, как вы спрашиваете «Как ты себя чувствуешь?», я могу сказать, что этим интересовалась моя мама. Она хочет знать, что я чувствую в отношении малыша. Это было ее идеей ходить на прием к ее врачу всем вместе. Уверен, что в ее голове все это выглядело куда более живописным. Все собрались вокруг живота, и все такие улыбчивые…

Хотя был там один приятный момент. Мне удалось послушать, как бьется сердце младенца. Четкий кровяной ритм тук-тук-тук, накачивающийся в крошечной жизни, которая и не подозревает, что мы наблюдаем все это на экране. Мы будто замерли. Мама заплакала. Пол чуть не взорвался на месте, а где-то в углу кабинета, за занавесками, Ребекка тихо всхлипывала в свое платье.

Когда я позже рассказал Майе про сердцебиение, она сжала мне ладонь. Сам не знаю почему.