Сергей Аксентьев - Беспокойные дали

Артем Ермолаевич обычно исповедальные письма писал не в один присест — дня два-три, а то и неделю и дат в таких случаях не ставил. Не было даты и в этом последнем письме. На плохо пропечатанном штемпеле пензенского отделения связи Андрей с большим трудом разобрал–таки: письмо было отправлено за три дня до его кончины…

«Где его носило почти месяц? И на каких волах его везли? — взорвался он. — А что же кафедральные лизоблюды не сообщили? Когда делал им отзывы на авторефераты, акты внедрения их научных разработок, вились, как мухи, возле банки с медом. Всё помнили и поздравляли с каждым праздником и с днем рожденья. А вот что умер шеф — ни у кого не хватило ни ума, ни желания вспомнить обо мне и сообщить. Быстро всё забыли. Сволочи!…»

Разгар июльской духоты. Безжалостное солнце и липкий воздух, насыщенный парами нефти, моря и перегретой земли, плавили мозг, а тело делали безвольным и ленивым. В такую пору местные аксакалы, отполированные песчаным хамсином до эбеновой черноты, коротают жару в укромных чайханах за неспешными нардами и долгой беседой, а бездомные бакинские собаки, коих в обычное время полным-полно на улицах, прячутся в тени каменных арок проходных дворов. И вот в это апшеронское исчадие ада ворвался, как всегда шумный и самоуверенный, Максим Горский:

— Эй, научный схимник! — весело заорал он с порога, словно не было двух лет беспричинного молчания. — Принимай гостя!

И не дав очухаться изумленному хозяину, сгреб его в свои объятья.

Платонов сразу подметил в друге большие перемены: Макс раздался, приобрел осанистость. Ухоженная короткая щеточка черных усов над верхней губой придавала выражению его лица строгий, официальный вид. Повелительные нотки, которые раньше только изредка проскакивали в разговоре, теперь обрели устойчивую интонацию чиновника высокого ранга.

— Я поживу у тебя недельку, — продолжая тискать и рассматривать Андрея, — категорически заявил Горский. — И не вздумай возражать! Я соскучился по тебе и хочу побыть с тобой!

Выпустив, наконец, из своих объятий Андрея, он по-хозяйски прошел в комнату, бросил в угол небольшой чемодан, сам рухнул на тахту.

— Садись! — указал он Платонову на стул. — Садись и рассказывай!

— Да мне особо и рассказывать нечего, — возразил Андрей, — всё обыденно и тебе вряд ли интересно: защитился, получил, как видишь, подполковника, стал заместителем начальника кафедры. По-прежнему холост. Что ещё? Есть ученик в Пензе. Толковый парень. Через годик, думаю, выйдет на финиш. Вот, пожалуй, и всё.

— Ты, прямо, как в анкете: «не владею», «не проживал», «не был», «не привлекался»! — расхохотался Горский. — Всё это дружище я знаю без тебя: и про успешную защиту, и про чины и звания и про холостяцкую жизнь… Вот разве, что про пензенского ученика слышу впервой!

— Откуда ж ты такой осведомленный? Мы уж скоро два года как не общались?

— Обижаешь и как всегда недооцениваешь, — иронически скривился Максим. — Я, между прочим, теперь начальник управления кадров весьма не хилого учреждения. Общаюсь с коллегами, в том числе и с моряками. И держу «на пульсе» твою бакинскую одиссею. Мне это интересно. Ты же ведь не пишешь, не звонишь. Я для тебя лицо второстепенное, не достойное внимания преуспевающего ученого …

— Не ёрничай, Макс. Ты же знаешь, что я всегда рад нашим встречам. Мы же из одного детства. Лучше расскажи как Аксинья, Олег? Кстати, а где они сейчас? И откуда взялся ты?

— Отвечаю, как на исповеди: отдыхали всей семьей в санатории в Мардакянах. Объедались фруктами и опивались великолепными азербайджанскими винами. Любовались местной экзотикой и кавказской природой, а также очаровательными горянками. — Макс сочувственно усмехнулся. — Это ты, научный сухарь, ни черта не видишь вокруг. Живешь в райском саду, ходишь среди обалденных, восточных красоток и до сих пор, наверняка, не завел, я уж не говорю гарема, хотя бы элементарной любовницы. Ну, да бог с тобой! Не буду больше травмировать целомудренную душу.

Он поднялся с тахты, подошел и обнял Андрея:

— Не знаю, почему, но поверь, Андрюха, в особо паскудные минуты, вспоминаю тебя и от души завидую твоей отстранённости от жизненного дерьма. В столице таких людей давным-давно нет. Они вымерли вместе с мамонтами.

— Брось, Макс. Не такой уж я херувим небесный, каким ты меня представляешь. Пошли-ка лучше на кухню готовить стол. И не уходи от ответа: где семья и как ты оказался здесь? — наигранно строго потребовал Андрей.