Комфортно ему было лишь в творчестве, когда появлялась цель, интерес и желание эту цель достичь. Вот почему даже на самых крутых виражах и умопомрачительных зигзагах своего многотрудного пути в науке он ни разу не усомнился в правильности своего выбора. Единожды став на избранный путь, пройдя сквозь тернии и невзгоды, он уже не мог, да и не хотел с него свернуть. Уход с этого пути означали бы для него крах, полную деградацию. Своим мнительно-сторожким нутром он это отлично понимал и делал всё, чтобы не потерять бойцовской формы. Как ни парадоксально, но не лучшие в обыденной жизни человеческие качества здесь играли положительную роль, надежно уберегая Платонова от принятия ошибочных для себя решений…
Баку нравился ему. С годами в городе у него появилось много знакомых и приятелей. Этим он был обязан, прежде всего, своим друзьям — Лиде, Вагиту и Сулико Рубеновне. Он часто бывал у них в гостях. Сулико Рубеновна помогла записаться в библиотеку Академии наук. Там по её же протекции ему открыли доступ к редким фондам, а в уютном читальном зале для научных работников закрепили за ним отдельный столик, за которым он мог работать в любое, удобное для себя время. Однако, несмотря на разнообразную и интересную жизнь в Баку, иногда без видимых причин что-то неясное вдруг начинало покалывать внутри. Возникавшее беспокойство длилось мгновения, но ощущение неуютности оставалось после этого надолго. Сначала Андрей отмахивался от этого чувства, объясняя появлявшийся дискомфорт своей извечной мнительностью и задерганностью научными делами. Но здесь он лукавил. Просто он ещё не был готов признаться себе в том, что никогда эта экзотическая страна с шумными базарами и безалаберно-суматошными, плутовато-сердечными людьми, с бурным морем и приторно-горькими запахами нефти и газа не станет ему близкой, понятной и свойской. Он ещё надеялся, что со временем все образуется. Но принцип «стерпится — слюбится», как и в семейной жизни, здесь тоже оказался обманом…
Пока Андрей был занят борьбой за свою «науку», это чувство, задавленное страстями и эмоциями, особо себя не проявляло. Но стоило всему уладиться и определиться, как симптом тревоги не заставил себя ждать…
В этих терзаниях все точки над «i» поставила поездка в февральскую заснеженную Пензу. Поселили Платонова в том же номере, что и в июле. Было воскресное утро. Обитатели «общаги» не спешили вставать. Андрей тоже нежился в теплой постели, отрешенно прислушиваясь к гостиничной тишине. Окно, задернутое выцветшей желтой портьерой, ярко светилось, заливая комнату золотистым рассеянным светом. Продолговатый солнечный луч, прорвавшись в прореху между портьерой и косяком оконной рамы, медленно полз по стене, высвечивая её неровности и щербины. В самом луче совершалось хаотичное движение пылинок. Андрей с интересом наблюдал за их беспорядочным перемещением. Это наблюдение вызвало неожиданную ассоциацию ледового катка в городском саду: на темно-сером поле носятся, кружатся, встречаются и разбегаются, сталкиваются и отскакивают, танцуют и крутят фуэте сотни разноцветных фигур. Гирлянды раскрашенных лампочек бросают мягкие блики на исполосованный коньками лёд. Веселый гомон скользящей толпы гасят мелодии вальсов, фокстротов, танго, льющиеся из динамиков. Всё это вместе взятое создает особую интимную атмосферу, в которой молодость живет пленительной жизнью первых встреч, робких объяснений, дерзких размолвок, нечаянных радостей и горьких обид…
С Людмилой Андрея познакомил на катке Горский. Они были ровесники и жили друг от друга через два дома, но учились в разных школах. Тогда ещё мальчики и девочки учились отдельно. Хитрый Горский, как всегда, побалагурив неожиданно подхватил свою подружку и, что-то шепнув ей на ухо, увлек в толпу катающихся. Это было первое знакомство Андрея с девчонкой, и он не знал, что говорить и как себя вести. Людмила, рассеянно перебирая кисти красного шарфа, перекинутого через плечо, искоса с любопытством поглядывала на него. Молчание становилось тягостным, и Андрей, вдруг испугавшись, что она сейчас уйдет, понес какую-то нелепицу: сначала про последний хоккейный матч, потом его кинуло в дебри фигурного катания, которое тогда входило в моду, и на котором все были «зациклены». Он вдруг ни с того ни с сего стал рассказывать ей о Николе Панине первом российском олимпийском чемпионе по фигурному катанию и о технике выполнения его волшебных восьмерок, напрочь забыв, что перед ним стоит почти окоченевшая симпатичная девчонка с роскошными льняными волосами до плеч и что ей невероятно скучно…
Читать дальше