Ольга Романова - Русь сидящая

Не предприниматель он и не экономический. Он — сексуально озабоченный гражданин, и у него это уже третья ходка за изнасилование. В зоне он давно и женится не в первый раз. Знакомится с дурочкой по переписке, заявление заочно подают, она приезжает на три ночи, некоторые быстро соображают, кто он, некоторые дольше. Разводятся, а он к тому времени уже с новой невестой. И все бы ничего, но гражданин этот вичевой. Инфицированный. И тут Петрович встает перед дилеммой: разглашать личные данные про характер судимости и заболевания он не имеет права, а предъявить своему зеку уголовно наказуемое деяние “Заражение другого лица ВИЧ-инфекцией лицом, знавшим о наличии у него этой болезни” и не хочет (показатели испортятся и проверками замучают), и не может — ни одна девица заявления не написала. Вот он и принял решение по беспределу: не пускать, и все. Пусть в прокуратуру идет, он хоть им расскажет, как он тут с этой дилеммой крутится.

И тут я вспомнила, что Оксана ни словом не обмолвилась мне о том, взяла ли она презервативы.

Потом я много встречала в зонах таких диагностированных любителей жениться без презерватива. А вот таких, как покойный уже Петрович, встречала мало. Обычно хозяевам зон было по барабану, кто на ком женится. Никто давно не обращает внимания на ВИЧ или СПИД в неволе. Когда в камеру заходит новенький, он обязан о себе рассказать — обычно тогда и упоминают о вирусе. Если вдруг не расскажет, это выясняется с первым приемом пищи: формально таким полагается дополнительное питание, но ничего особенного — стакан молока или яйцо. Не разносолы. Ну вот камера или барак узнает, что к ним заехал вичевой. Никакого впечатления это не производит. Сейчас с ВИЧем и воры, и блатные, и козлы опущенные. Болезнь века. Особенно на зоне, где принимающих наркотики граждан уже чуть ли не больше половины.

Вичевые сдают анализы и им дают терапию — впрочем, это только в колониях, в СИЗО с этим туго. Поскольку ВИЧ диагностирован у самых широких слоев тюремного населения, отношение к ВИЧ-инфицированным здесь такое же, как и к неинфицированным: все вкалывают, работают на улице, выходят на зарядку, получают свидания, в том числе длительные, без поблажек и ограничений. Опытные сидельцы с ностальгией вспоминают совсем еще недавние времена, когда вичевых селили на зонах в отдельные бараки, где они успешно качали режим. Чуть что не так — они подходили к сотрудникам с угрозой вскрыться (сильно порезаться) и забрызгать их своей кровью, что отпугивало от них всех. Они получали все, что хотели. Но элементарные знания пришли и к самым отсталым слоям населения, к коим, безусловно, принадлежат и сотрудники ФСИН, и их контингент. И вичевых расселили, как всех.

В зонах и тюрьмах реально боятся туберкулеза. А ВИЧ — ну что ВИЧ. Это ж как радиация. Не видно, не слышно, ни запаха, ни вкуса.

Колюня не был алкоголиком, даже пьяницей особо не был — так, просто иногда сильно пьющий мужчина-сорокеточка. Бывший романтик работал в большом банке, который принадлежал его лучшему другу-однокласснику, и Колюня до сих пор считал его другом, хотя тот поводов к тому давно не давал. Давно и беспощадно женатый на женщине сварливой и некрасивой, Колюня иногда вырывался на волю. Когда он был моложе, когда его очень средняя зарплата в банке хоть как-то котировалась, он вырывался навстречу очередной голубоглазой мечте своей юности, из объятий которой через положенное время его вырывала равнодушная, но строгая жена. А когда Колюня основательно поистрепался, девушки отошли на второй план и даже уже и вовсе норовили покинуть его мысли, зато Колюня полюбил выпить водочки и выйти в ночную Москву в распахнутой куртке и воображать себя Есениным. Впрочем, Есенин был в последней стадии его одинокого кутежа, начинал он всегда с Николая Рубцова.

Той ноябрьской ночью Колюня как раз был в переходной стадии от Рубцова к Есенину, когда у него закончилась водка. Колюня не был легкомысленным, он свою дозу знал и практически ее уже принял, но не хватило буквально пустяка, грамм еще двести, ну двести пятьдесят. И Колюня вышел на родной Щелчок. Для человека нездешнего Щелковское шоссе было бы местом в этом смысле бесперспективным, но Колюня знал места, где он мог бы встретить понимающего его продавца запретного ночного спиртного, они еще водились в этих краях, несмотря на все старания Сергея Семеновича Собянина, велодорожку ему в печень.