Ольга Романова - Русь сидящая

Колюня намек понял.

Колюня приобрел две бутылки виски “Блэк Лейбл” и отправился к лейтенанту.

Лейтенант встретил Колюню радушно, без кокетства принял дары шотландской земли и объяснил ситуацию:

— Смотри, Николай. Если мы кого поймаем по подозрению в совершении преступления в виде нанесения тебе телесных повреждений, грабежа и разбоя, а то и покушения на убийство в составе организованной группы по предварительному сговору, что есть “особо тяж.”, то уезжать никуда ты не будешь, а будешь принимать участие в следственных действиях, а потом сидеть терпилой в суде, что есть твой гражданский долг. Тебе это не надо. Мне ты в терпилах тоже не нужен, ибо висяк висяком твое дело. Но закрыть его я не могу. Телефонограмма из больницы зарегистрирована. Значит, есть дело. Нельзя его просто так взять и закрыть. Хотя нам с тобой обоим и хочется. Давай обдумаем варианты.

Думать стали вечером, по окончании рабочего дня, когда никто думать уже не мешал, а Колюня вернулся к душевному лейтенанту уже по-свойски, с беленькой, бородинским, упаковкой пластиковых стаканов и большой банкой прекрасной сельди иваси, в этом Колюня знал толк. Здоровенную жестяную шайбу с селедкой, дар дальневосточного филиала банка, Колюня приберегал на Новый год, но чего уж там, дело есть дело. Консервного ножа в лейтенантском хозяйстве не нашлось, но кому нужны эти дамские штучки, когда серьезные парни собираются взять мозговым штурмом очередную жизненную вершину. Колюня порезал бородинский, вытер ладный и удобный хозяйственный нож и вонзил лезвие в край жестяной банки. Лезвие вошло хорошо, из разреза показался рассол, в кабинете лейтенанта запахло призывно и томяще. Колюня вогнал нож еще раз и потом еще. Лейтенант наблюдал за движениями Колюни с возрастающим вниманием.

— Нашел. Нашел! Сейчас закроем дело.

Колюню озарило секундой позже. Он вскрыл банку так, как будто участвовал в чемпионате мира по вскрыванию консервных банок хозяйственным ножом и претендовал на золотую медаль. Селедка была переложена во все тарелки, которые только нашлись в кабинете, разложена на газетки на хлеб и рядом, банка вытерта туалетной бумагой и приложена к Колюниному животу. Окружность банки покрыла все восемь колюниных ранений, плюс-минус сантиметр, но тут погрешность была признана допустимой. Банка оставляла на колюниной голубой рубашке жирные пятна, но Колюня был счастлив. Голова, голова летеха! Да и Колюня голова! А вместе они — две головы, несокрушимая сила разума!

Выпили по первой.

— Пишем! Значит, было так. Ты, Николай, отмечал праздник — День седьмого ноября, красный день календаря. Купил водки и селедки, жестяная банка диаметром… чего там пишут? Производства г. Владивосток, ул. Карла Либкнехта. ГОСТ 3945–78. Выпив алкоголь, ты почувствовал голод. А также почувствовал опьянение и усталость. Поэтому! Ты устал и прилег. В неустановленном месте недалеко от автовокзала. Не будучи оборудованным консервным ножом, ты достал собственный складной перочинный нож, впоследствии утерянный при транспортировке бесчувственного тела. Но тогда ты еще был в чувстве. И в чувстве голода. Ты установил селедочную банку на животе, потому что не на асфальт же ее тебе класть. И произвел удар ножом в область банки. Восемь раз. Будучи в состоянии легкого алкогольного опьянения, ты не заметил, что нож прошел сквозь банку. Открыв банку и достав селедку, позже утерянную в ходе транспортировки бесчувственного тела, ты увидел кровь в области банки, испугался и потерял сознание. Хорошо, “испугался” вычеркиваем. Потерял сознание. Очнулся в больнице, где лекари-пекари приняли удары ножом в области банки за разбойное нападение. Часы и деньги ты истратил на приобретение алкогольного напитка и селедки, о чем забыл вследствие кровопотери. Врачи вернули тебе память, в связи с чем ты выразил им устную признательность. Наливай.

Домой Колюня вернулся только в воскресенье — под конвоем летехиной жены. В понедельник Колюня отнес в отдел кадров справку о закрытии уголовного дела в связи с отсутствием события преступления, а через неделю отбыл в Индию. Накануне отъезда он позвонил в дальневосточный филиал и попросил с оказией прислать селедки с Карла Либкнехта.

Ване было чуть за 20, когда он сел в конце девяностых надолго и, что самое обидное, ни за что. Вообще-то Ване было что предъявить. Состоял на учете у несовершенных, как все в Касимове называют комиссию по делам несовершеннолетних. Занимался в основном попрошайничеством — как ласково в Касимове называют промысел легкого вымогательства, без утюгов. Повзрослев, Ваня пытался удержаться в рамках, как говорится, закона, но в лесу и медведь прокурор. Рязанщина в те годы была богата на ОПГ: тут тебе и слоновские, тут и айрапетовская, и кочетковская, и архиповская банда. И грузины-апельсины заезжали в Касимов, но их культурно разоблачили и спровадили, на апельсинов у касимовских нюх, там понимают, когда вор серьезный и по правилам коронованный, а когда туфта, в смысле апельсин. Заезжали и почтенные воры из Тамбова и из Тольятти, их встретили по понятиям, по понятиям же и проводили. Ваня во всех этих историях проявил себя честным стремягой — говоря языком милицейского протокола, стремящимся к поддержанию традиций криминальной среды. Но ничего такого страшного за Ваней не числилось, хотя и не удивился никто, когда его арестовали.