Паскаль Мерсье - Ночной поезд на Лиссабон

В отеле лежало греческо-португальское Евангелие, которое подарил ему Котиньо, но отель был слишком далеко. Ему же требовалось почитать немедленно, здесь и сейчас, вблизи голубого дома, который грозил его поглотить еще до того, как откроется дверь. Он быстро расплатился и отправился искать книжный магазин, где можно было бы купить такую книгу. Однако был воскресный день, и единственное, что удалось обнаружить, это закрытая церковная лавка с выставленными на витрине книгами, на переплетах которых красовались греческие и древнееврейские названия. Он прислонился лбом к прохладному, влажному от тумана стеклу и снова почувствовал искушение поехать в аэропорт и ближайшим рейсом вылететь в Цюрих. Постепенно ему удалось справиться с приступом, как справляются с внезапно поднимающимся и медленно отступающим жаром, и он побрел назад, в бар неподалеку от голубого дома.

Грегориус вынул из кармана своего нового пиджака томик Праду и всмотрелся в смелое, бесстрашное лицо португальца. Врач, с железной стойкостью исполнивший свой профессиональный долг. Боец Сопротивления, пытавшийся, рискуя жизнью, искупить несуществующую вину. Золотых слов мастер, одержимый страстью вырвать из немоты безмолвный опыт человеческой жизни.

Внезапно на него напал страх, что за это время в голубом доме мог поселиться кто-то другой. Он поспешно положил на стойку монеты и быстрым шагом двинулся к дому. Перед голубой дверью он дважды глубоко вздохнул, медленно выпуская воздух из легких, и нажал на кнопку звонка.

Дребезжащий звук, доносящийся словно из средневековой дали, неожиданно громко прорезал тишину. Ничего не произошло. Ни света, ни шагов. Грегориус еще раз заставил себя успокоиться и снова позвонил. Ничего. Он подумал о своей квартире в Берне. Хорошо, что она осталась в прошлом. Замедленным движением он опустил книгу Праду в карман пальто и коснулся холодного металла дверного молотка. Потом передумал и собрался уходить.

В это мгновение за дверью послышались шаги. Кто-то спускался по лестнице. В одном из окон зажегся свет. Шаги приближались.

— Quem é? — выкрикнул глухой хриплый женский голос.

Грегориус не знал, что ответить. Он просто молча ждал. Прошла вечность, прежде чем в замочной скважине повернулся ключ и дверь отворилась.

Закутанная во все черное женщина, появившаяся в дверях, в своей суровой монашеской красоте, казалось, вышла из греческой трагедии. Бледное худое лицо было обрамлено вязаной шалью, которую крепко сжимала под подбородком узкая костлявая рука с темными вздутыми венами, выдававшими возраст куда больше, чем лицо. Запавшие глаза блестели, как карбонадо, [27] Черные алмазы. они окидывали Грегориуса горьким взглядом, говорившим о лишениях, самоотречении и сдержанности, взглядом, всем калейдоскопом чувств выдававшим человека, гонимого по жизни, без сопротивления, без надежд. «Но эти глаза могут полыхать огнем, — подумал Грегориус, — посмей кто-нибудь встать поперек молчаливой непреклонной воле этой женщины с прямой спиной и высоко поднятой головой, так высоко, что она кажется выше своего роста». От нее исходил такой леденящий холод, что Грегориус не знал, как его выдержать. Он даже забыл, как будет на португальском «здравствуйте».

— Bonjour, [28] Добрый день (франц.). — хрипло выдавил он, когда женщина продолжала стоять, как немое изваяние. Он вынул из кармана книгу Праду, открыл на странице с портретом. — Я знаю, что этот человек — врач. Он здесь жил и работал, — продолжил он на французском. — Я… я хотел бы посмотреть и поговорить с кем-то, кто знал его. Он написал такие пронзительные строки. Мудрые строки. Потрясающие. Мне бы хотелось узнать, каким был человек, написавший это. Каково было жить с ним.

Изменение, происшедшее в суровом бледном лице женщины, матово мерцавшем из черного платка, было едва уловимо. Заметить его мог лишь тот, кто, как Грегориус, обладал в этот момент особой остротой видения. Строгие черты на самую малость — совсем капельку — расслабились и взгляд слегка смягчился, утратив след неприязни. Однако женщина по-прежнему безмолвствовала. Время тянулось бесконечно.

— Pardonnez-moi, je пе voulais pas… [29] Простите, я не хотел… (франц.) — смешался Грегориус, отступил на пару шагов, одновременно возясь с карманом пальто, который вдруг стал слишком мал для томика.

Он повернулся, чтобы уйти.