Паскаль Мерсье - Ночной поезд на Лиссабон

Я увидел тебя, когда мой взгляд пролетел над всем салоном, через головы и бокалы шампанского. «Фатима, моя дочь», — представил тебя отец. «Могу представить себе, как ты скользишь по комнатам моего дома», — сказал я тебе в саду. «Ты все еще можешь представить себе, как я хожу по твоему дому?» — спросила ты в Англии. А на корабле: «Тебе не кажется, что мы созданы друг для друга?»

Никто ни для кого не создан. И не только потому, что нет никакого предначертания и никого, кто бы мог его начертать. Нет, еще и потому, что между людьми просто нет ничего судьбоносного, что выходило бы за рамки обычных потребностей и силы привычки. У меня за плечами пять лет клинической практики, за которые никто кроме меня не ходил по моему дому. Я случайно оказался здесь, на этом месте, ты случайно появилась там, между нами бокалы шампанского. Так это было. И ничего другого.

Хорошо, что ты не прочтешь этих строк. Почему ты возомнила, что должна объединяться с мамой против моего безбожия? Адвокат случая любит не меньше. И у него не меньше лояльности. Скорее больше.

Женщина, читавшая книгу, сняла очки и протерла их. Ее лицо немного напоминало незнакомку на мосту Кирхенфельдбрюке. Сходство было в асимметричности бровей: одна начиналась ближе к переносице, чем другая.

— Позвольте обратиться к вам с вопросом, — сказал Грегориус. — Имеет ли португальское слово «glória» помимо значения «слава» еще и «благо» в религиозном смысле?

Она задумалась, потом кивнула.

— А может его употреблять неверующий, когда хочет выразить то, что остается от религиозного смысла, если этот смысл убрать?

Она рассмеялась.

— Que c'est drôle! Mais… oui. Oui. [122] Это забавно! Но… да. Да (франц.).

Поезд миновал Бургос. Грегориус читал дальше.

UM MOZART DO FUTURO ABERTO — МОЦАРТ ОТКРЫТОГО БУДУЩЕГО

Ты спускалась по лестнице. Как тысячу раз до этого я смотрел, как постепенно появлялась ты вся, и только голова скрывалась еще за встречным лестничным пролетом. Каждый раз я дорисовывал мысленно невидимое. И всегда одинаково. Было понятно, кто там спускается.

Но этим утром все вдруг стало иначе. Днем накануне дети с улицы выбили мячом цветное стекло, и освещение на лестнице изменилось. Вместо золотистого рассеянного света, напоминавшего церковный сумрак, беспрепятственно лился яркий солнечный поток. И этот новый свет будто пробил брешь в моих привычных ожиданиях и потребовал от меня новых мыслей. Вдруг мне стало любопытно, как будет выглядеть твое лицо. Этот внезапный интерес дал мне ощущение счастья, но и заставил содрогнуться. Уже многие годы во мне не возникало любопытства, давно закрылась дверь за нашей совместной жизнью. Почему, Фатима, должно было разбиться окно, чтобы я снова мог встречать тебя открытым взглядом, полным ожидания?

Потом я попробовал проделать это и с тобой, Адриана. Но наши отношения давно закостенели.

Почему открытый взгляд дается нам с таким трудом? Мы слишком инертные существа, привыкшие к давно знакомому. Любопытство — редкая роскошь на фоне привычного. Жить в давно устоявшемся и в то же время в любой момент уметь играть открытым взглядом — это большое искусство. Тут надо быть Моцартом. Моцартом открытого будущего.

Сан-Себастьян. Грегориус заглянул в расписание. Скоро Ирун, и ему надо будет пересесть в парижский поезд. Женщина снова закинула ногу на ногу и читала дальше. Он вынул последний лист из конверта.

MINHA QUERIDA ARTISTA NA AUTO-ILUSÃO — МОЯ ЛЮБИМАЯ ВИРТУОЗ САМООБМАНА

Множество наших мыслей и желаний для нас самих сокрыты в темноте, и иногда другие знают о них лучше нас? Кто когда-либо думал иначе?

Никто. Никто из тех, что живут и дышат рядом с другим. Мы знаем друг друга до малейшего вздрога тела, до последнего слова. Мы знаем и часто не хотим знать того, что знаем. Особенно тогда, когда зазор между тем, что видим, и тем, что думает другой, невыносимо велик. Требуется неимоверное мужество и неимоверная сила, чтобы жить с собой в полной откровенности как в отношении другого, так и себя. И тут нет повода для самобичевания.

А что, если она настоящая виртуозка самообмана и постоянно морочит мне голову? Наверное, я должен был подойти к тебе и сказать: «Нет, ты притворяешься, ты не такая». Это я тебе задолжал. Если вообще был тебе должен.

Откуда знать, что в этом смысле мы должны другому?

Ирун. «Isto ainda não é Irún», — это были его первые слова на португальском. Пять недель назад. И тоже в поезде. Грегориус помог женщине снять чемодан.