Джулиан Барнс - Одна история

Что же касается соотношения силы чувств и уровня счастья, под грузом своего опыта он как-то засомневался. Ведь в принципе можно сказать, что чем больше ты ешь, тем лучше становится пищеварение, или чем быстрее ведешь машину, тем скорее будешь на месте. Не будешь, если врежешься в кирпичную стену. Он вспомнил, как они со Сьюзен однажды ехали в его машине и трос привода акселератора то ли заклинило, то ли неизвестно что. Машина действительно мчалась в гору как зверь, пока у него не хватило ума выжать сцепление. В тот раз он одновременно паниковал и мыслил ясно. Такой и была тогда его жизнь. Нынче он всегда мыслил ясно, однако иногда ощущал нехватку адреналина.

Существовал еще один фактор, не важно, бутанец ты, датчанин или англичанин. Если статистика счастья опирается на самостоятельное предоставление сведений, как мы можем быть уверены, что люди счастливы в такой мере, как заявляют? А вдруг они лгут? Нет, мы просто обязаны верить, что они говорят правду, или хотя бы верить, что система подсчета учитывает погрешность в случае, если человек соврет. Настоящий вопрос залегает глубже: допустим, свидетельства информантов, опрошенных антропологами и социологами, заслуживают доверия; можно ли тогда считать, что «быть счастливым» и «заявлять, что ты счастлив» – это одно и то же? Если да, то любое последующее объективное исследование, например активности головного мозга, становится излишним.

В таком случае вопрос отпадает. А значит, можно развивать эту тему дальше. К примеру, если человек говорит, что он когда-то был счастлив, и сам этому верит, значит ли это, что он счастлив сейчас? Может такое быть? Нет, такое суждение ошибочно. С другой стороны, эмоции – это не точная наука: константы здесь меняются, но, даже противореча друг другу, остаются верными.

Например, за свою жизнь он не раз замечал, что мужчины и женщины по-разному рассказывают об отношениях. После расставания женщина чаще говорит: «Все было в порядке, пока не произошло „икс“». Здесь «икс» – это смена обстоятельств или места, появление очередного ребенка или, чаще всего, постоянная (или разовая) неверность. Мужчина же чаще всего говорит: «К сожалению, мы были обречены с самого начала». Причиной может считаться личная несовместимость, или заключение брака под давлением, или тайны одного или обоих партнеров, которые всплыли на поверхность. И она будет говорить: «Мы были счастливы, пока не…»; а он скажет: «Мы никогда не были по-настоящему счастливы». Впервые заметив такое расхождение, он пытался понять, какая из сторон говорит правду; но теперь, находясь на другом конце своего жизненного пути, признал, что обе говорят правду. «В любви все есть правда и все есть ложь; это единственный предмет, о котором невозможно сказать ничего абсурдного».

Став обладателем половины акций сыроварни «Фрогуорт-вэлли артизанал чиз», он виделся себе как менеджер-владелец. Совладелец-соменеджер. Его рабочее место включало стол с креслом и допотопный компьютерный терминал; был у него и собственный белый халат, но надевать его приходилось нечасто. В офисе заправляла секретарша Хиллари. Поначалу он воображал, как будет руководить секретаршей, но той руководство не требовалось. Предлагать свою помощь значило опускаться ниже своей должности, так что в основном ему оставалось просто наблюдать за происходящим и улыбаться. Хиллари, уезжая в отпуск, уступила ему свой стол.

Наибольшую пользу своей компании (штат которой состоял из пяти человек) он приносил торговлей на фермерских рынках. Постоянные продавцы были на вес золота, а у Барри, много лет простоявшего за прилавком, пошатнулось здоровье. Отчего же было не выручить компанию, когда возникла такая необходимость? Приехать в один из окрестных городков, установить прилавок, выложить сыры, расставить ценники с названиями, приготовить тарелки с кубиками сыров для дегустации, а также пластиковый стаканчик с зубочистками. Стоял он в шапке из твида и в кожаном фартуке, но, по собственным оценкам, вряд ли мог сойти за уроженца Сомерсета. За спиной у него красовался яркий пластиковый щит с фотографией счастливых козочек. Торговцы-соседи были настроены дружески; у него всегда можно было разменять десятифунтовую банкноту на две пятерки, а двадцатифунтовую – на две десятки. Он давал покупателям объяснения по поводу возраста сыров и особенностей их изготовления: вот этот обваливают в золе, этот – в зеленом луке, вот тот – в толченом перце-чили. Такая работа была ему в радость. Здесь он нашел тот стиль общения, к которому сейчас тяготел: жизнерадостный, отмеченный взаимовыручкой, не предполагающий сближения, что, впрочем, не исключало флирта с Бетти, хозяйкой палатки «Выпечка от Бетти». Все это помогало скоротать время. Ох, эта фраза… Ему вдруг вспомнились слова Сьюзен из ее рассказа о Джоан: «Все мы ищем для себя безопасную гавань. А если не находим, то просто учимся коротать время». В ту пору это прозвучало как совет, подсказанный отчаянием, а теперь уже казалось нормальным, эмоционально целесообразным тезисом.