Джулиан Барнс - Одна история

Если общение с девушками в целом давалось мне нелегко, то что уж говорить о тех, которые были чуть постарше меня, да к тому же приходились дочерьми моей возлюбленной. Мое напряжение, очевидно, только подчеркивало ту безмятежность, с которой они расхаживали по дому, появлялись, исчезали, поддерживали или не трудились поддерживать беседу. Возможно, моя реакция на такое положение вещей оказалась грубоватой, но я решил уделять им не больше внимания, чем они уделяли мне. То есть еле-еле процентов пять. Меня это вполне устраивало, потому что более девяноста пяти процентов моего внимания сосредоточивалось на Сьюзен.

Поскольку от Марты исходило больше неодобрения, именно ей – то ли с вызовом, то ли с извращенным нажимом – я сказал:

– Вероятно, мне следует объясниться: Сьюзен в некотором роде моя приемная мать.

Нет, получилось не слишком убедительно, как ни крути. По всей вероятности, это прозвучало фальшиво, как будто я, скользкий тип, надумал подольститься к Марте. Та ответила не сразу, с изрядной долей сарказма:

– Лично я в приемной матери не нуждаюсь. У меня родная есть.

Неужели мое заявление было частью моей лжи? Трудно поверить.

Как ни странно, проблема разницы в возрасте совершенно меня не волновала.

Возраст, с моей точки зрения, не играл, как и деньги, существенной роли. Я не воспринимал Сьюзен в контексте родительского поколения – «отработанного» или какого-нибудь еще. Она никогда не подавляла меня авторитетом, никогда не цедила: «Вырастешь – поймешь» – ничего такого. Только родители без конца прохаживались насчет моей незрелости.

Ага, скажете вы, но ведь сам факт того, что ты признал Сьюзен своей приемной матерью, выдал тебя с головой в глазах ее дочки? Можешь сколько угодно твердить, что держал фигу в кармане, но разве шутки – это не всеобщий способ унять собственные внутренние страхи? Сьюзен, почти ровесница твоей матери, ложилась с тобой в постель. И что? Да то.

Вижу, что у вас на уме: перекресток трех дорог на пути в Дельфы. [2] На перекрестке трех дорог вблизи города Дельфы герой древнегреческого мифа Эдип убил своего отца, которого не знал; впоследствии он женился, сам того не ведая, на собственной матери. Послушайте, у меня не было желания – ни под каким видом, ни на каком уровне сознания – убивать родного отца и спать с родной матерью. Правда заключается в том, что у меня было желание спать со Сьюзен (и я не раз его осуществил), а кроме того, в течение нескольких лет мне не давало покоя еще одно желание: убить Гордона Маклауда, но это уже другая глава моей истории. Не вдаваясь в излишние подробности, скажу: как по мне, миф об Эдипе всегда имел скорее мелодраматическую ценность, нежели психологическую. За всю свою жизнь я не встречал ни одного человека, к кому мог бы относиться этот миф.

Вы считаете меня наивным? Хотите указать, что человеческая мотивация зарыта хитро и скрывает свои таинственные механизмы от того, кто слепо ей подчиняется? Возможно. Но даже Эдип – в особенности Эдип – не хотел убивать своего отца и спать со своей матерью, верно? Нет, хотел! Нет, не хотел! Ладно, оставим этот диалог для сцены.

Нельзя сказать, что предыстория не играет никакой роли. Наоборот, предыстория, на мой взгляд, играет ключевую роль в любых отношениях.

Лучше расскажу вам про ее уши. Я упустил их из виду при первом знакомстве в теннисном клубе, когда волосы Сьюзен были стянуты на затылке зеленой лентой в тон отделке и пуговицам платья. Обычно ее волосы кудрявились над ушами и свободно ниспадали до середины шеи. Поэтому ее ушки бросились мне в глаза лишь позднее, когда мы лежали в постели и я обшаривал, исследовал ее тело, каждый уголок и каждую складочку, все, что видел прежде и чего еще не видел: вот тогда-то, пригнувшись сверху, я отвел назад ее волосы и под ними обнаружил уши.

Об ушах я никогда раньше не задумывался, разве что в комических ситуациях. Нормальными считал незаметные уши, которые не привлекают внимания, уродливыми – те, что торчат, как крылья летучей мыши, или изувечены боксерским ударом, или мясисто-красные, волосатые, как у того разъяренного автомобилиста на пешеходном переходе. Но ее ушки, ох, ее ушки… от деликатных, почти незаметных мочек они аккуратно разворачивались к северу, но в середине меняли изгиб под таким же углом, чтобы прильнуть к голове. Можно было подумать, что созданы они для красоты, а не для практических нужд слухового аппарата.