Дарья Симонова - Узкие врата

Ночь выдалась сумбурная, комичная. Сашка напилась шампанским и звонила своему несбывшемуся, но мелькавшему в ее «списках» скучному инженеру. Анзор благодарно и внимательно смотрел ритмы зарубежной эстрады, Остапенко пил мало, но почему-то перегар от него шел немыслимый. Инга слушала его и слушала, неожиданно про его развод и депрессию и дочкин отит, а потом они вдруг стали танцевать под песню «Распутин», потому что Остапенко еще и пластинку с собой принес редкую. В голове у Инги изредка мерцал вопрос: а как же Сашка? Остапенко вроде как для нее пригласили, а они и тремя словами не обмолвились… Но Сашка со счастливым видом уснула в кресле, блаженно вытянув свои короткие широкие ступни в новых, уже растрескавшихся напрочь колготках.

Через пару месяцев Остапенко объяснился. Он тайно и «немного» любит Ингу.

– Что значит немного? – заинтересовалась Инга.

Вот то и значит, что он не может увлечься тайно и слишком, это испортит ему жизнь окончательно, а надо еще о многом думать. Логично, ничего не скажешь.

Инга ждала, что он спросит, нет ли у Инги тоже тайных и осторожных зачатков взаимности, но Остапенко и не думал этим интересоваться. Он остался верен себе и своим героям и любил потом в приветствии выразить смесь иронии и безнадежности. Инга подыгрывала, они могли бы сдружиться. Еще через несколько месяцев он погиб под колесами сволочной «Волги». Возраст его куда как превышал кажущийся, «на 54-м году…» – этого Инга никак не ожидала. За плечами его две дочки от разных браков, гастрит, редкая болезнь почек, умеренное пьянство, ни кола ни двора. Маленькая тайная любовь к Инге.

Почему славные люди сделаны из такого хрупкого материала?!!

Сашка, оказывается, сохранила пустые бутылки из-под шампанского, которые Паша принес на тот Новый год. Сохранила просто так, а потом вон как вышло… Инга понимала, что это абсурд, но она схоронила их в кладовке, она была не в силах их выбросить, научившись плакать над ними, нелепо приплетая к горечи еще и отца, фантомный образ которого детские картины неразрывно связали с громоздкими фигуристыми сосудами.

У Остапенко еще жил кот. Глупый и добрый. Инга взяла его себе. Жизнь так странно заканчивается. Как тот Новый год.

Данила Михалыч был антонимом любой фальшивки. Снаружи мишура, а на зубок возьмешь – настоящий! Только зубок должно иметь матерый, чтоб докусать до сути. Кто он такой, Инга постеснялась интересоваться, судя по манерам, его профессия – синьор из общества. Знакомясь, он виртуозно находил кратчайшую дорогу к его устраивающей степени близости, командовал парадом он, но никоим образом не афишировал свое неуловимое превосходство. Инга согласилась с этим, ей стало интересно. Пусть ее «подцепили» на пару слов признательности за большое искусство, после чего Данила скоропостижно оказался в гостях, потому что ему понадобилось посмотреть все записи Ингиных спектаклей. А они с Сашкой только что купили свеженький видик.

– Данила Михайлович, вам чай, кофе? – церемонно растягивая «а», бодро вопрошала Сашка.

Данила окинул ее, хлопотливую, излишне проницательным взглядом, ответил, кряхтя: «Потанцуем», на сем их диалог был исчерпан. Инге стало неловко, она больше не звала Данилу к себе. А он не терпел недомолвок.

– Вы, Инга Сергеевна, видать, за дурака меня держите. Эта Саша – она вам кто?

– Она мне все. Мать, нянька, как угодно… – Инге смертельно не хотелось объясняться, тема совершенно не анкетная, Данила – человек пока отдаленный.

– Она просто ваша подруга?

– Да, – окаменело ответила Инга, усомнившись в том, знает ли она вообще, что такое «подруга».

– Вот что получается, Инга Сергеевна. Не мое собачье дело, конечно. Но вы обе – более чем взрослые женщины…

– Можете не продолжать. Я знаю, что вы скажете.

– А вот я не знаю, что сказать. Пощадите ее. Или себя. Человеку нужна семья. Вы мешаете друг другу. – Голос ли Данилы, весь его облик источал магический авторитет; казалось, именно он и вправе вторгаться в самую мякоть чужого эго, как врач или шаман.

– Нам уже не по двадцать, как вы заметили. Но как раз таки поэтому… Жизнь уже сложилась, скорее всего, ничего не изменится… Ей хорошо у меня! – вырвалось у Инги оправдательное отчаяние.

Беспомощная влага уже скопилась у переносицы и одновременно гнев. Он, конечно, имеет право… и все-таки какого черта Ингу не оставят в покое, и она опять оправдывается!

– Ей не хорошо, – изрек Данила. – Это вам удобно. А она думает, что нашла смысл жизни. Таких историй тьма, поверьте… Пожалейте оруженосцев, ибо не ведают, что творят! У вас обеих не получалось с мужчинами, а теперь вы только закрепляете неудачу. Но между вами великая разница. Отпустите ее. Ей нужен мужчина, ребенок. У меня сестра родила в тридцать семь. Вы – другое дело, а она – простая баба. Не делите ваш крест на двоих!