Джозеф Хеллер - Видит Бог

Разумеется, ателье она от меня получила, а если бы занялась писательством, то рано или поздно получила бы и текстовой процессор, насчет которого она тоже время от времени ко мне подъезжала. Когда же Урия погиб и она на всех парусах вплыла во дворец в качестве новой моей жены, — стать наложницей она все-таки отказалась, как не поддалась и уговорам быть моей супругой, но жить отдельно, — я мигом выделил ей дополнительные комнаты под ателье, мастерские или под то и другое сразу. Вирсавия намеревалась открыть в них курсы рукоделия, но ни одна из женщин дворца не высказала желания их посещать. Когда ее охватила страсть сначала к керамике, а после к перегородчатой эмали, я купил ей гончарное колесо и домашнюю печь для обжига. И то, и другое я подарил ей на день рождения. Затем ей потребовались топазы и сапфиры. Я купил оборудование для шлифовки драгоценных камней. Энтузиазм ее поувял, как только выяснилось, что ни продать что-либо из сделанного, ни создать нечто из ряда вон выходящее ей не по силам, да к тому же еще приходится день-деньской ходить с грязными от работы руками и вообще портить себе ногти. Тогда-то она и набрела на мысль изобрести нижнее белье.

— Что значит «нижнее»?

— Изобрету, увидишь.

Впрочем, в одном она была чертовски права — это ее еще добрачное ателье оказалось отличным любовным гнездышком, в котором проходили наши тайные, незабвенные встречи. Воды краденые сладки, и утаенный хлеб приятен, как я ей много раз повторял. Готов поручиться за это, исходя из основательного личного опыта. Я часто ревновал Вирсавию к ее работе. Я был влюблен. Не мог от нее оторваться. Разлука чревата ревностью, а ведь известно — крепка, как смерть, любовь и люта, как преисподняя, ревность.

И еще в одном Вирсавия оказалась права: я действительно захотел видеть ее каждый день, как только полюбил ее и узнал от нее, что такое полноценный поебон. Я просто не смог без него обходиться. Это ее слова, не мои. Она научила меня думать и произносить непристойности. Моя обольстительная, притягательная, чувственная, аморальная душечка плавала, как рыба в воде, и в языке, и во всех приемах любви, многие из которых, на мой вкус, выглядели чрезмерно новаторскими.

— Хочешь в зад меня трахнуть? — изумила она меня вопросом, когда я как-то раз совершенно случайно перебросил ногу через нее, лежавшую на животе.

Можете не сомневаться, я ужаснулся.

— Что за кошмарные вещи ты говоришь! — взорвался я, с трудом поверив своим ушам.

— Я к тому, что этого я тебе как раз и не позволю, — решительно заявила она, — предупреждаю заранее.

— Да кто бы на такое решился? — гневно осведомился я. — Я о таких пакостях, почитай, и не слышал!

— Все равно не позволю.

— Даже упоминать об этом забудь. У кого, интересно, ты набралась таких грязных, омерзительных мыслей?

Вирсавия оставалась совершенно спокойной.

— У одной моей давней ханаанской подружки, она работала блудницей. Мы с ней дружили, когда я была еще девочкой.

— Постыдилась бы даже думать о подобных вещах. Ужас какой! Кошмар! Это такая гнусность, что у нас даже закона нет против нее! Подумать и то с души воротит!

— Ну, делай как знаешь, — томно пробормотала она.

Я и уделывал ее, как знал, много, ох много раз, а все, что я знал, сводилось по преимуществу к так называемой позе миссионера. Более того, я стал взирать на себя как на обладателя монументальной мужественности — благодаря кое-каким ее задумчивым, безо всякого принуждения сделанным замечаниям относительно величины моего пениса, устроенного, по ее словам, совсем как у египтянин, у которых члены, точно у ослов, а спускают они, как кони. Когда я закончил поздравлять себя с этой радостью, мне захотелось узнать побольше.

— Вирсавия, а Вирсавия, — поинтересовался я с насмешливым легкомыслием, под коим пытался скрыть свои опасения, — а откуда тебе столько всего известно про египтян?

— Я знаю, в это трудно поверить, — ответила она, — но мне рассказывала про них другая моя подружка-хананейка, которая тоже работала блудницей.

— Еще одна блудница? — воскликнул я. — Чем ты занималась с такой оравой блудниц?

— Училась у них, — отвечала она. — Кто же знает больше блудниц? И чем тебе так не по душе блудницы? Знаешь, Давид, может быть, тебе было бы лучше с блудницей, чем с женщиной вроде меня. Блудницу можно купить за булку хлеба, женщина же прелюбодейная овладевает всею жизнью мужчины.

Последнее произвело на меня впечатление.