Николай Климонтович - Хочу быть в цирке дрессировщицей

Основные торговые базарные площади занимают торговцы всяческим барахлом. Здесь есть финские ботинки и итальянские сапоги, привезенные из Турции и Китая. Впрочем, по сходной цене можно купить и шерстяные носки, и валенки — местного, будем надеяться, промысла. Ну да это картина знакомая, удивляет другое. В базарный день большой рынок по периметру буквально обставлен автомобилями. И прут пешие толпы — многие с санками. И это при бьющей в глаза здешней нужде. Что ж, в России есть, наверное, не только двойной стандарт богатства, когда банкиры одной рукой отправляют миллиарды в офшорные зоны, а другой просят на бедность у правительства. Есть и двойной стандарт нищеты, когда днем бродяги побираются на паперти, а вечером закусывают «Смирнофф» финской колбасой… Пока я бродил по рядам одна из торговок, приглядевшись, видно, к моему пальто, поманила рукой: — Угорька не хотите? — Я хотел. Из-под прилавка был извлечен промасленный деревянный лоток с рыбой. Я отобрал пару штук по сто рублей за голову и завернул их в приобретенный рядом пластиковый пакет для мусора, отметив попутно, что такие пакеты здесь продают не рулонами, но поштучно.

Государственная торговля сведена почти на нет. Тут и там открыты маленькие продуктовые магазинчики, носящие гордые названия: «Грант», «Русь», «Галант». В них — по полтора десятка наименований водки, импортная ветчина в вакуумной упаковке и дохловатые апельсины: ни киви, ни авакадо в Осташкове, кажется, не признают. Сквозь предвечернюю мглу разноцветно светятся и играют многочисленные ларьки, названые как на подбор: «Ольга», «Светлана», «Елена». И если магазинчики держат зачастую местные, то ларьковый бизнес в закавказских руках, откуда и названия: армяне ласковы и сентиментальны.

Купить, в общем-то, можно все — правда, низкого качества. В центральном универмаге, скажем, невероятный выбор косметики, одних мужских одеколонов под сто марок, причем среди них — известнейшие, но цены раза в четыре ниже московских, и где их разливали можно догадываться. В книжном вперемежку с «Бешеным» — Гейне и Гете. Даже в аптеках есть минимальный набор лекарств.

В городе действуют несколько питейных точек и один дансинг — он буквально так и называется, причем по-английски, — при клубе той же кожевенной фабрики. Кроме упомянутого молодежного кафе в тюрьме — с баром и бильярдом, есть закусочная «Нептун», бистро «Хоттабыч» и ресторан кавказской кухни «Ашет». По моим наблюдениям, заведения эти, весьма по здешним меркам дорогие, по большей части пустуют. Хотя тюремный бильярд не простаивает. Есть и единственный кинотеатр, где в дни моего пребывания уже третью неделю длилась «неделя индийского кино». Так что осташам скучать не приходится, развлечений здесь никак не меньше, чем в других российских углах. Да и то сказать, под вечер в пятницу на потемнелых улицах я не встретил ни единого трезвого человека. Страшней всего выглядели пьяные женщины неопределенного возраста с изможденными лицами, о которых можно было б сказать «иконописными», кабы не были они невероятно испитыми.

Единственным отрадным от этого путешествия осталось воспоминание о посещении Ниловой пустыни. Вот что было здесь во времена Слепцова: 7 каменных церквей и 25 каменных зданий, в которых гостиница для богомольцев, два конных двора, три хлебных амбара, три бани, ремесленный корпус, квасоварня с солодовнею. Здесь варили отменное монастырское пиво, и пять раз в год здесь проходила «питейная выставка». Короче, это был один из славнейших русских монастырей. После его разорения в 30-ые здесь разместили детскую колонию, и есть сведения, что за провинности заключенным назначали наряд — соскребать из-под купола и со стен древние фрески.

Теперь монастырь возвращен церкви. Наместником поставлен 84-летний отец Вассиан, известный в городе, — он служил в единственном храме в бывшем Знаменском женском монастыре, на территории которого давно устроен своего рода «шанхай», официально называемый «рабочий поселок». В Ниловой сегодня живет десять братьев. Обитель — на острове Столобенском, туда ведет живописная дорога, вьющаяся сквозь сосновый бор. Она ныряет в какой-то овраг, выныривает в каком-то селе, огибает его по околице, и, не заметив как, вы въезжаете на узкий мост и взбираетесь круто вверх, оказываясь вдруг под монастырскими стенами. Вокруг на соседних островах виднеются и сям и там запорошенные снегом деревеньки, а монастырь вознесен над озером. Заливчики и заводи уж заморозило, хотя вода на самом озере еще чистая, и в затоне видна одинокая фигура рыбака. Пейзаж самый умиротворяющий. Осматривая монастырские постройки, мощный собор, вызывающий в памяти Исакий, высокую колокольню со шпилем, огромные каменные блоки в основаниях монастырских стен, которые не смогли сдвинуть с места никакие потрясения, невольно думаешь о подвиге тех поколений, что неимоверным трудом созидали все это. И о том, куда эта созидательная мощь народа испарилась.