Николай Климонович - Цветы дальних мест

— Мишка, вода вышла!

— А. чего ж ты телишься?

— Да мне Людка и так полстаканА оставила.

Шофер подпрыгнул, сухощавую ногу отставив, оттолкнулся от прицепа, вылез черной половиной, осмотрел местность. По всей селитьбе одна повариха из женщин добирала по земле крышечки да ложечки, нацелясь задом. Шофер ахнул и вылез белой. Это усилие стало решающим. Крестовина затрещала, бак пошатнулся, ржавая проволока натужилась, запищала, бак накренился, но устоял.

— Крепкая работа, — постучал шофер по подбитому баку пальцем. — Постоит еще, а?

— Ладно, завтра поправим, — торопил Миша.

— Не сегодня же. — Шофер гнездился наверху раскорякой, левой рукой прикрывал срам на случай. — Там водка остывает, а мы возиться будем. Добро б крыша обвалилась, тогда да. А то — душ.

— Подымай! — раздалось тут.

Вторая фляга с Володиным и Мишиным подпором заехала наверх, шофер подтянул — обе руки пришлось приложить, повариха разогнулась и обмерла.

— Хорош, опрокидывай. — Увидел тетю Машу, левую руку вернул было на место, но равновесия не удержал. — А здеся, наверху, ветерок задул, прах-лад-нень-кай! — И полетел вниз по-бабочьи, душ же вслед ему ранено простонал.

— Давай-давай заканчивай, — гнал картину Миша и Володе кивнул: — Вы сейчас.

— Ничего, — отвечал тот невнимательно.

— Чего — ничего? — Миша распаленно.

— Ну, все равно кто. Иди ты сначала. — Володя дернул головой.

— Как хотите. — Миша сплюнул. И добавил: — Да я быстро…

— Прекрасно, прекрасно же, — уж вовсе нервно вскрикнул тот.

— А ветерок-то дует, — припевал шофер душным голосом, уже запутав голову в майке.

Миша залетел… Он сильно мылил крепкую шею, взбивал тяжелые ватные брызги, фонтанировал ртом, как увидел парня, взбредающего по холму. Фыркнул, сощурился, сделал оборот на сто восемьдесят, а вода, сбегая по хребтовой выемке, ударялась о копчик и расплескивалась веером.

— Смотри, Мишка, не затягивай! — кричал шофер. — Ветром сдует бак, так зашибет…

Миша и не затягивал. — Давайте вы, — проорал, разбрызгивая воду ртом, как пульверизатор, — полезайте.

Володя полез. Уж всунул плечо, как Миша, полотенце отняв от лица:

— Вас не дозовешься. — Словно долго звал. — Водичка-то того. Кончается. — Но, заметив на лице Володи выражение, будто тому на ногу наступили, поправился — Да я сейчас вынесу, начинайте… Пресной для вас налью.

Володя колебался, то убирал, то вдвигал плечо под струю, а вода убывала. Утекала из-под ног. В песок уходила:

— А разве м-можно пресной?

— Вам, — расплылся Миша, — можно. А завтра привезет водовоз. Мойтесь, купайтесь, пресной оно даже чище будет

Володя уступил. «Вам» не расслышал будто, полез, закинул голову, глаза прикрыл, повел лицом так блаженно, словно не водой — духами поливали, сделал вид, что не заметил, как Миша лил в бак из пузастого бидона, а тихо выдувал воздух, массажировал груди, потряхивал ляжками. Потом стал мылить затылок… Сидя на лавке с полотенцем через плечо, его ждал парень. Миша прошел мимо, насмешливо скривился. Володя намылил и затылок и шею. Парень сидел. Неслись из дома голоса, шумы, словно мебель двигали, кто-то засмеялся, тетя Маша несла из двери помойное ведро… Володя смыл, тер мочалкой спину и живот. Парень сидел. Смех плеснул снова. Размахнувшись, тетя Маша вылила помои за ограду. Теперь смеялся и Миша, шофер говорил быстро, Володя мочалкой потер и ляжки, и щиколотки. Парень сидел… Напор воды слабел. Володя ловил остатки раскрытым ртбм. Смех плескал пуще. Над самым ухом — сдобный голос поварихи: с легким паром вас. Володя шел из душа, вытирал крупную голову, застегивал рубаху на ходу, смахивал капельки последние с широкого лица.

— Вы уже? — встал парень навстречу. — Теперь мне можно?

Вода давно не шла, но парень рассмотреть не мог, был ведь близорук.

— Э-э, — сказал Володя.

— Ой, Мишка, не могу, — захлебывалась Воскресенская в доме.

— Я н-не знал, что ты не м-мылся, — соврал.

— Как? — затвердел парень. — А что, в-вода в-вышла? — Он не нарочно передразнил: так долго говоришь с иностранцем, сам себя на акценте ловишь.

Володя же нахмурился:

— Т-тогда помогите мне из фляги налить.

— Д-да, собственно…

И вдруг — совсем близко, очень отчетливо:

— Чего пристал?

Парень успел еще удивиться, что тетя Маша с Володей так грубо разговаривает.

— Что привязался? Человек с работы, а ты весь день на койке лежал…

Парень струхнул. Это его ругала повариха, та самая, с которой он так сдружился. С которой, полутора часов не прошло, задушевно беседовали. Тетя Маша, Марья Федоровна, подсобившая с обедом от сердца.