И куча вопросительных знаков.
А случилось, Василий Васильевич, обыкновенное — этот народ подал другим, голодным, пожирающим друг друга народам, хлеб — христианство — и тем самым стал живым упрёком бездельникам. Этот народ до сих пор трудолюбивее и умнее всех нас. Разве мы можем простить ему это.
***
Социализм — это: "до нас ничего важного не было", мы построим все сначала".
И все развалили.
***
"Кузнецов, трудовик второй Думы, пойман как глава мошенническо — воровской шайки в Петербурге. Это же ужасно".
Василий Васильевич, дорогой! У нас в Думе все воры. И не ужасно. Привыкли.
***
"Супружество, как замок и дужка: если чуть-чуть не подходит, можно "только бросить. Отпереть нельзя, "запереть нельзя", "сохранить имущество нельзя". Только бросить".
Сказано точно. Но чтобы осознать, что "дужка не подходит", требуется мужество и ум.
***
"Ученичество — тонкая музыка, и "учительство — тонкая музыка. Лишь кое-где происходит просвещение. Просвещаются два — три из пятисот учеников, и просвещает разве только один из пятнадцати учителей. Остальное — скорее минус просвещения, чем его плюс".
Не ученики, не учителя этой истины не понимают, и "процесс идет" без смысла, без отбора — по инерции. Понимается это лишь в старости, а надо бы — раньше.
Молодому человеку нужна не школьная программа, а встреча с личностью.
Ищите её, ребята.
***
"Редко-редко у меня мелькает мысль, что напором своей психологичности я одолею литературу. То есть, что "потом (литераторы) будут психологичны. Какое бы счастье. Прошли бы эти "болваны".
"Болваны" "не прошли" и после Достоевского. Они никогда "не пройдут".
***
"Кроме воровской (сейчас) и нет никакой печати".
А у нас, Василий Васильевич, кроме воровской и нет никакой власти. Прогресс!
***
"Победа революционеров основывается на том, что они — бесчеловечны".
И всегда так: "рево…" вытаптывает "эво…".
***
"Стиль есть то, куда поцеловал Бог вещь".
Как же это точно сказано!
***
"Благодари каждый миг бытия и каждый миг увековечивай".
Так и стараюсь жить, потому и пишу, Василий Васильевич.
Читая "Последние листья" В.В.Розанова
9 июля 2002 года.
Читая В.В. Розанова, я нахожу у него ответы на многие возникающие в душе вопросы. Иногда мне хочется с ним поспорить, в основном же я не только соглашаюсь, но и удивляюсь, как сам не додумался до той мысли, которая им выражена с такой ясностью.
Василий Васильевич предельно субъективен. Принято считать, что для литератора это дурное качество. Но у Розанова "мужественный" субъективизм. Он не стесняется сказать то, чем его "душа дохнула", и этим отличается, как от своих современников, так и от нас. На его фоне все мы — трусы. Мы общественное мнение либо гладим по шёрстке, либо слегка пощипываем. Розанов же своей искренностью сражается и с литературой, и с обществом.
Одна дама в автобусе, увидев у меня книжку Розанова, сказала, что она не любит этого автора.
— Почему? — спросил я.
— Его идеи сомнительны, — был ответ.
Я не стал с ней спорить, но подумал, что не сомневаются только мёртвые. Живые должны сомневаться и удивляться. Только в этом случае приходят пусть маленькие, но открытия.
"Почему же ты, Розанов, думаешь, что понял в Египте больше всех египтологов? — спрашивает он себя.
— Потому что я удивлён. А они (археологи) ничему не удивляются".
Благодаря наблюдательности, Розанов иногда выдаёт такие предвидения, что и политикам, и философам впору у него поучиться.
Самыми раздражающими, просто неприемлемыми для "общества" были его размышления по "половому вопросу". Меня же его мысли не раздражают, напротив — радуют. Я, как и он, отношусь ко всякой женщине с пиететом, прощаю и оправдываю все её ошибки, ибо она выполняет главную функцию жизни — продолжает род. Женщине простительны даже подлости, и предательства, если они совершаются во имя детей.
Он, как и я, всей душой отвергает монашество, считая его преступлением против природы. А за неприятием ""монашеского подвига" стоит отрицание религии.
"Я сейчас даже не хочу говорить, а кричать о том окаянном, который изрёк: "девство лучше брака" — и тем погубил мир. Одним этим он плюнул на солнце, погасил луну, погасил до единой все звёздочки и обратил мир в могилу. Для девушки 21–23 года… Опять хочу кричать".
Какая страсть! Какая боль за мир, природу, за всех нас… И в то же время Розанов глубоко религиозен:
"Господи, Ты несешь меня, куда — не знаю. И не хочу знать. Мне хорошо с тобой, Господи.
Читать дальше