Майкл Ондатже - В шкуре льва

Хейзн Льюис с сыном подъехали к расщелине в скале. Старший обошел вокруг затора. Он высверлил отверстие, вложил туда гильзу с динамитом и поджег фитиль. По его команде мальчик криком предупредил об опасности, и бревна взлетели в воздух и рухнули на берег. Река была свободна.

В сложных случаях Патрик снимал одежду и намазывался машинным маслом от паровой лебедки. Он нырял в ребристую воду и плыл вдоль бревен. Каждые полминуты он вскидывал руку вверх, чтобы успокоить отца. В конце концов мальчик находил бревно, на которое указывал отец. Он ловил брошенный ему заряд, обжимал воспламенитель вокруг шнура зубами и поджигал порох.

Вынырнув из воды, он шел к лошадям и вытирался полотенцами из рюкзака, ни разу не оглянувшись, как его отец. За спиной у него взрывалась река, и ворон сдувало с деревьев, как листья.

Сплав леса продолжался месяц, и Патрик наблюдал, как люди с длинными шестами в руках проплывают мимо на бревнах по направлению к Яркеру и дальше к Напани, откуда сложенные бревна отправляли на лесопилку. Он всегда был рядом с отцом. Патрик нежился в лучах солнца у моста, они ждали.

В полдень по дороге к Первому озеру приходил пешком повар с двумя ведрами. В одном был чай, в другом — толстые сандвичи со свининой. Крик ворон, учуявших еду, был сигналом, извещавшим о его появлении, и люди выходили ему навстречу из-за излучин реки. После обеда повар забирал оба пустых ведра, вспрыгивал на одно из проплывавших у берега бревен и возвращался по течению назад в лагерь. Он стоял, выпрямившись, посреди реки, двигаясь с той скоростью, с какой его несла вода. Он проплывал под мостом, не меняя позы, хотя до перекрытий оставалось не больше дюйма, кивая лесорубам на берегу, досадуя на вечное присутствие ворон. И соскакивал с бревна в лагере на Гусином острове, не замочив ботинок.

Хейзн читал свои брошюры и сушил рассыпанный на камне кордит. Он был мрачен даже в компании сына. Все его силы уходили на мысли о запальном шнуре, огонь по которому за две минуты пройдет под дощатым настилом до двора, обогнет стволы деревьев и окажется в чьем-то кармане. Он хранил этот образ в голове. Сумеет ли он это сделать? Прикрепить шнур к штанине брюк. Возможно, кто-то будет спать у костра, а тлеющий шнур, засунутый в карман его рубашки, взорвет его сердце. В его размышлениях шнур всегда шел по земле зигзагами, как нос гончей, поджигая лесную подстилку, пока она не вспыхивала красным лишайником.

Хейзн Льюис ничему не учил своего сына — никаких объяснений, никаких теоретических основ. Мальчик наблюдал за тем, как отец готовит заряды или аккуратно убирает снаряжение в деревянный ящик. Тот никогда не носил на себе ничего металлического — ни часов, ни ремня с пряжкой. Он, со своими нехитрыми устройствами, стал независимым и настолько незаметным, насколько это было возможно. Взрывы выбрасывали бревна из воды, не повреждая их. По всей системе озер Депо и дальше по реке Мойра, куда его иногда приглашали, он оставил в граните множество полудюймовых отверстий. Предельно скромных и незаметных. Работа дятла. Хейзн Льюис никогда не носил шляпы. Он был высоким — шесть футов шесть дюймов — и грузным. Плохо управлял лошадьми, а впоследствии грузовиками. Мог заложить динамит с закрытыми глазами. Каждый вечер тщательнейшим образом стирал свою одежду на случай, если в ней остались крошечные зерна взрывчатки. Эта одержимость вызывала у Патрика презрение. Однажды вечером отец снял рубашку и швырнул в костер. Раздался шипящий звук, и на колени лесорубам посыпались искры. Были и другие неожиданные уроки.

Позже Патрик с удивлением обнаружил, что научился многим важным вещам, — так дети, наблюдая, учатся тому, как взрослые надевают шляпу набекрень или приближаются к чужой собаке. Он знал, какой разрушительной силой обладает кусок динамита размером с лягушку-быка. Но он усваивал эти знания на расстоянии. Его отец обретал дар речи лишь тогда, когда во время лесосплава распоряжался танцами в гостиницах Яркера и Тамуэрта. Его неизменно приглашали, и он невозмутимо поднимался на сцену, как будто выполнял свой долг, и разражался куплетами, расхаживая между скрипок и гитар, успевая проговорить последнюю фразу с такой скоростью, чтобы попасть точно в такт. Немногословный во всем остальном, его отец был столь же немногословен в роли распорядителя танцев. Его слова равнодушно слетали на танцевальный пол, а мальчик стоял у стены, беззвучно повторяя куплеты про себя. Ни один мускул не напрягался на крупном теле отца, когда он выкрикивал: «Красная тележка не шибко мчит, колеса заедает, и ось скрипит».