Дмитрий Вересов - Огнем и водой

За ней, в глубине гостиной, показался тусклый огонек. Слишком тусклый для свечи, он стремительно вплыл в кабинет. Акентьев читал о болотных огоньках – они загораются над кладбищами – горит газ, выделяемый разлагающейся органикой. Огонек проскользнул над столом, задев его руку.

«Начинается», – подумал он, и сердце замерло.

– Я не пытался попасть к вам… – пробормотал он.

Монах молчал. Монах… Что было в этом существе от монаха, кроме странного балахона, напоминавшего сутану, и молчаливости? Переплету приходили на ум индийские мифы, поражавшие, на первый взгляд, своей нелогичностью – согласно им святость не была уделом исключительно небожителей. Подвижником мог стать и демон, и дракон. И тогда он обретал те же волшебные чары, что и святые отшельники. Может быть, сейчас перед ним один из этих святых драконов? Переплет испытывал непреодолимое желание заглянуть под капюшон, увидеть лицо этого существа. Хотелось понять, наконец, кому он служит теперь. Но он знал, он чувствовал – этого делать нельзя. Тайна должна оставаться тайной до того времени, когда он сам станет частью этой тайны. Иногда ему казалось, что там, под капюшоном, прячется кто-то очень знакомый. Может быть, как в старой сказке, он увидит под ним собственное лицо?

– Мы знаем! – сказал монах, голос его, как и раньше, звучал в голове Переплета, минуя слух, в то время как его собственные слова падали тяжело, словно камни. И эхо уносилось в глубину раскрытого перед ним коридора, где в переливчатом багровом сиянии плавали чьи-то призрачные силуэты.

Тьма сгустилась, и вещи вокруг утратили привычные очертания. Книжный шкаф вытянулся вверх, догоняя стены, книги бесчисленно умножились на полках. Окна распахнулись, но ни одного звука не доносилось с улицы. Переплет боялся смотреть в ту сторону, он был уверен, что вряд ли увидит за окном знакомую набережную. Стены поднялись вверх. «Странное место, – подумал Переплет, – я живу в очень странном месте…»

И эти слова эхом полетели, звеня, куда-то ввысь.

– Нужно думать потише, – сказал он себе. Или вообще не думать. Это оказалось так просто.

– Не бойся! – раздался голос. – Я пришел, чтобы помочь тебе верить!

Переплет закрыл глаза, ожидая прикосновения рук. Он был всерьез напуган. Сейчас он думал, что они пришли за ним, – он не оправдал ожиданий, перстень не найден. Никаких других причин быть не могло. Этот апокалипсический приход казался логическим продолжением свалившихся на него бед.

Он хотел что-то сказать, но задохнулся. Переплету казалось, что рот его заполнен пеплом, – так становилось душно. Он огляделся в поисках бутылки. Вместо бутылки стояла чаша, заполненная до краев вином.

– Мы владеем всем, что потеряно вами… – услышал он, взяв ее в руки.

Грааль. Слово всплыло в мозгу и распалось на две составные: твердое воронье «гра» и звучавшее знакомо «аль». «Все не случайно», – подумал он. Холодная тяжесть чаши была приятна.

– Чего ты хочешь?! – спросил монах. – Скажи!

Переплет стиснул зубы. Сказочный выбор, как в детских мечтах.

– Я хочу все… – сказал он и был уверен, что наставник поймет его.

Съездить в Москву все-таки пришлось. Всему есть свои границы, и долгого игнорирования дочери маршал бы не простил. Переплет выбрался в столицу спустя две недели после звонка, даже это небрежение сумев обратить себе на пользу. Человек, для которого общественное выше частного, – таким он старался выглядеть в данной ситуации. А лизоблюды, которыми Акентьев обзавелся на удивление быстро, ему в этом помогали. Правда, всех обмануть не получалось.

Через неделю после маршальского звонка Игорь Иванович Черкашин – непосредственный начальник Акентьева – выбрался из своего склепа, где, по мнению Переплета, проводил большую часть времени, и навестил заместителя на рабочем месте. Дабы выразить приличествующее случаю сочувствие.

Секретарша предупредила Переплета по селекторной связи, так что он успел убрать с рабочего стола всю не относящуюся к служебной деятельности литературу. Это были старые каталоги ювелирных домов, вытащенные по специальному заказу из библиотек. Переплет изучал их на всякий случай, зная почти наверняка, что тратит время впустую. Каталоги отправились в ящик стола, на лицо Акентьев надел маску сосредоточенного советского чинуши. В его арсенале было много этих масок. Некоторые из них подходили идеально, к другим он прибегал редко и неохотно – например, сочувствие Акентьеву давалось нелегко. Впрочем, и лучшие из его личин работали не всегда – это зависело от зрителя. Взгляд Черкашина ясно говорил, что Акентьеву он не верит ни на грош.