Чезаре Дзаваттини - Слова через край

Кармело, писавший письмо под диктовку синьора Мобика, тоже принялся вдруг бить в ладоши. Это несколько удивило Мобика, но нельзя сказать, чтобы ему не понравилось. А может, и вовсе не удивило, ибо Кармело приучил его к самым различным проявлениям своего перед ним преклонения. Мобик приподнялся и хотел было соответствующим образом ответить на бурное проявление чувств своего секретаря, как вдруг сам ощутил потребность зааплодировать. Кармело, думавший, что эти рукоплескания обращены к нему, так растрогался, что от радости чуть было не упал в обморок. Это выражение взаимного восхищения продолжалось довольно долго, пока оба не выбежали на балкон, чтобы взглянуть на площадь, откуда несся шум толпы и приветственные клики. Люди встречали появившихся на площади Тото и его друзей: аплодисменты теперь уже были естественными, искренними, поскольку Тото на ходу творил разные чудеса, вызывавшие восторг жителей. Одному прохожему, который уронил на землю бутылку с молоком, он не только вернул разбившуюся бутылку целехонькой, но из нее непрерывной струей полилось молоко, и многие, стремясь хоть как-то приобщиться к этому изобилию, лили себе молоко в глаза, в уши, на волосы; какой-то хромой отбросил прочь костыли, причем от радости швырнул их так сильно, что они стукнули по голове другого прохожего, и тот лишился чувств; пострадавшего Тото сразу же оживил стаканом марсалы, принесенным на лету горлинкой. Наконец «трык!» — и у всех жителей Бамбы на ногах оказались новехонькие ботинки. Радость горожан достигла апогея, недовольны остались лишь владельцы обувных магазинов: из их группки даже раздался протестующий свист. Но разве можно добиться, чтобы все вокруг были довольны? Ведь есть, например, немало людей, которые черпают радость в несчастье ближнего, и доброму господу богу иногда приходится их тоже удовлетворять.

Неподалеку от Тото, напыжившись, прогуливались его друзья, то и дело восклицая «трык!» в надежде, что им тоже удастся сотворить какое-нибудь чудо. Тщетно! Только Биб, с детства имевший большую склонность к разным фокусам, сумел добиться, что из носа у его сынишки одна за другой выскакивали мелкие монетки, которые он тут же раздавал нищим. Это, как Биб и желал, приковало к нему изумленные взгляды толпы. Большим успехом пользовался также Саверио, который то появлялся, то исчезал в переулках, оставляя в воздухе звуки музыки.

Тото, слегка ошалев от аплодисментов, продолжавшихся уже целый час, велел им прекратиться и приказал Бибу и Элеутерио слетать за Мобиком. Они улетели и, продемонстрировав несколько сложных фигур высшего пилотажа, проникли с балкона в кабинет Мобика. Мобик обессиленно лежал в кресле: пришел и его черед усомниться, все ли и впрямь так ясно и понятно на этом свете. Путешествие Мобика было совсем коротким: время от времени Биб и Элеутерио отпускали его, и он камнем падал вниз, но, когда до земли оставалось не больше метра, вновь подхватывали и увлекали ввысь; это повторялось несколько раз, под дружный хохот зрителей, которые сразу же смекнули, что синьор Мобик не пользуется симпатией Тото. Все над ним насмехались, показывали ему язык, включая даже помощника его секретаря, который все еще был в одних подштанниках. Меньше чем за минуту Тото воздвиг посреди площади помост и приказал Гаэтано высечь синьора Мобика перед лицом всего населения. Выполнить это оказалось не так-то легко, потому что, когда с него стаскивали штаны, синьор Мобик брыкался изо всех сил. Нужно было видеть, как отчаянно этот человек, который пальцем бы не пошевелил, чтобы прийти на защиту Бамбы, который из страха перед смертью требовал, чтобы Кармело говорил «уморить» вместо «умереть», если нельзя было избежать этого слова, — так вот, надо было видеть, как он отбивается от Гаэтано, как стремится избежать унижения, которому должен подвергнуться. Из стыда? Право, затрудняюсь сказать.

В воздухе еще не смолкли звучные шлепки, которыми награждал Мобика Гаэтано, когда делегация в составе шести человек направилась к Тото и предложила ему ключи от города. Мысль эта пришла Дифирамбису, известному своей хитростью. Он несколько лет просидел в тюрьме и вышел оттуда благодаря одной остроумной уловке. Он хорошо изучил характер своего тюремщика, человека очень раздраженного, обидчивого и самолюбивого. Однажды тот вошел в его камеру, чтобы проверить прочность решетки на окне, и с ловкостью ксилофониста провел по прутьям железной палкой, сумев извлечь довольно приятные музыкальные ноты. Дифирамбис неожиданно схватил его фуражку и выбросил через прутья на улицу. Это произошло совершенно молниеносно; тюремщик со всей силы отвесил ему оплеуху и приказал: «Иди и сейчас же принеси!» Дифирамбис, весь сжавшись, послушно вышел из камеры и больше туда так и не возвратился. Потом он отрастил усы, и никто в Бамбе не узнавал в нем Дифирамбиса — беглого арестанта. А если кто и узнавал, не подавал виду — ведь Дифирамбис стал очень влиятельной персоной — и обращал внимание только на усы (надо признать, прежний Дифирамбис действительно усов не носил), и таким образом совесть у него оставалась совершенно спокойной.