— Энрико, — повторила женщина, смертельно побледнев.
— Испугалась, — сказал граф, бросив нож на ковер. — Значит, ты можешь меня бояться?
Женщина словно окаменела. Граф К. грустно покачал головой.
— Значит, ты могла выбежать из комнаты, Позвать людей на помощь?
Женщина плакала, содрогаясь всем телом. Она отняла руку, которую Граф — крепко сжимал в своей.
— Я посплю тут, рядом.
Он лег поверх одеяла и сжался в комок. Снова взял руку жены и прижал ее к своему лбу. Проснувшись на рассвете, он почувствовал, что жена все еще лежит с открытыми глазами. Граф К. заговорил тихим, печальным голосом и не прервался, даже когда из сада донеслись крики детей, качавшихся на качелях.
— Как же мне не огорчаться оттого, что ты испугалась? Наша любовь длится уже не одну тысячу дней, а мы все так же мало знаем друг о друге.
12 апреля 1899 года. Начинаю вести дневник, потому что нашел в письменном шкафу чистую тетрадь. Правда, мне несколько неприятно придавать фактам сегодняшнего дня большее значение, чем давним и уже забытым. Да и что я могу теперь заносить в дневник?
Я просыпаюсь на рассвете вместе с животными.
Быть может, подсознательно я преследую одну-единственную цель — проверить, в состоянии ли я еще написать четко и ясно: «В этом доме все ждут моей смерти».
Мои семьдесят лет плохо пахнут. Как я завидовал утром зеленой траве! Я знал, что, если повернуть голову влево, передо мной откроются ближние луга. Лежа в постели, я медленно-медленно повернулся и увидел, что трава в лугах такая же густая и неподвижная, как обычно. Мне так хочется, чтобы всегда шел дождь.
16 апреля 1899 года. Я забыл, что произошло вчера. Значит, можно не удержать в памяти ничего из того, что происходило одним днем или даже несколькими часами раньше.
Помню лишь, что ни один из родных меня не любит. И меня не спасут ни доброта моя, ни злоба. Они не ведают страха. И не подозревают, что я тоже сужу их и жду, когда кому-нибудь из них станет плохо. Для них существуют люди лишь в радиусе одной мили от дома, остальной мир, в их представлении, — пуст. Все они носятся, кричат, плачут, в их жизнь постоянно врываются новые голоса и слова. Они улыбаются мальчишке-водоносу, но не мне. А ведь я каждый раз за обедом прикасаюсь руками к хлебу, который они едят. Они беспрестанно чем-то заняты, но я ко всему этому не причастен. У меня даже не осталось надежды, что я смогу постигнуть суть вещей. Теперь для меня скачущая мимо лошадь — всего лишь лошадь.
Часто на балкон дома напротив выходит человек и видит, что я днем подолгу сижу у окна. Я не знаю, сколько ему лет и кто он, ибо не могу с такого расстояния рассмотреть черты его лица. Он тоже лишь смутно видит меня, но все-таки для него я — один из обитателей этого дома.
Незваный гость в доме Стефано К
Стефано К. читал в столовой газету. Вошла служанка.
— Вас спрашивает незнакомый синьор, — сказала она.
— Впустите его.
Вошел человек лет сорока с рыжеватыми усами и худыми плечами, с виду весьма похожий на заурядного чиновника.
— Что вам угодно?
— Я — время.
Стефано К. вытянул шею.
— Как вы сказали?
— Время, я сказал, время.
Стефано К. вскипел.
— В каком смысле?
Незнакомец спокойно ответил:
— Время как таковое. Скажи я — лудильщик, вы бы, очевидно, сразу поняли, что я — лудильщик, не так ли?
В комнату вошли жена и дочь Стефано К. и остановились на пороге.
— Короче говоря, признайтесь откровенно, вы не верите, что я — время. Вы считаете меня глупцом или умалишенным, — продолжал незнакомец.
— Нет, я не стану поспешно судить о вас, но тут явное недоразумение.
— Вся сложность заключается в том представлении, которое у вас сложилось обо мне. Вы заранее исключаете, что время может быть человеком сорока лет, одетым как все. Но…
— Простите, уже поздно, нам пора спать, — прервала его жена Стефано.
— Я ухожу, синьора. Я уже проверил на многих, никто мне не верит. Ну хотя бы заподозрили что-то. Скажите честно, у вас не зародилось ни малейшего подозрения, что я есть время?!
— Любезный друг… — раздраженно покачивая головой и всем видом показывая, что терпению есть предел, негромко проговорил Стефано К.
— Вот если я эта докажу, вы поверите. Но я надеялся увидеть изумление на вашем лице при первых же моих словах. Ради этого я и пришел.
Он направился к выходу, но в дверях обернулся и, постепенно повышая голос, сказал:
— По-вашему, я должен быть в тунике или еще черт знает в чем… Ну и физиономии же у вас!
Читать дальше