В самый разгар мучительных раздумий его с дороги приветствует один знакомый. Он информирует Энрико о развитии в районе Реджо кооперативного движения и о других, как он говорит, «исторических» событиях. Эти новые дома, которые виднеются вон там вдалеке, построены на средства кооперативов. Его приятель из тех людей, которые во что-то верят, способны воодушевляться, для него кооперативное движение — уже нечто революционное. Энрико Т. ему что-то отвечает, даже делает замечания, не лишенные здравого смысла, а сам все время пытается среди множества окон отыскать ее окно. Ему кажется, что, если бы вдруг оно распахнулось (сколько раз он ждал ее тут, внизу), он наконец сумел бы найти нежный и мягкий, такой же, как когда-то, уголок ее теперь уже одряхлевшего тела. Почему, почему он никогда не позволил себе ничего за все недели их знакомства? А лишь, уткнувшись головой ей в колени, целовал платье, вдыхал ее запах, такой неповторимый, ощущая сквозь ткань тепло ее желанного тела. А другой, тот, что умер, пошел тогда напролом. И смерть не стерла одержанной им при жизни победы. Если бы в тот день… Если бы за день до того… Если бы на следующий день… Он смещает пласты времени, как ребенок переставляет кубики.
Вечереет. Он выходит на городскую площадь. Кто-то спрашивает его, правда ли, что он был удостоен высокой награды. Он вновь и вновь оборачивается, стараясь точно определить, где находится тот узкий проход между кустами, сквозь который она и его соперник въехали на поле на велосипедах, беспечные и веселые, словно его, Энрико Т., и не существовало на свете; тот проход позволял попасть на поле, минуя грубо сколоченную калитку. Оба велосипеда упали на землю, но ни она, ни ее спутник не обратили на это никакого внимания. Колесо одного из велосипедов продолжало вертеться, но, возможно, эту подробность он придумал впоследствии. Сам того не замечая, он громко произнес: «Я должен это сделать». То есть осуществить безумную операцию: стереть, уничтожить то мгновение. «Если мне это не удастся, — продолжал он, но уже не вслух, а мысленно, — я пущу себе пулю в лоб». Он представил себе различные варианты самоубийства. Или на глазах у нее одной — такой, какой она была прежде, и теперешней, — или перед всеми односельчанами. Он думал: я надеюсь, я надеюсь. И в самом деле, внешне все поразительно похоже на то, как было тогда. «Я убью их», — думал он. Но почему, почему он удрал, вместо того чтобы выйти на поле и напасть на них, броситься на соперника, укусить его, задушить? Чем это объяснить? Он вспоминает, как был счастлив в тот день, в два часа пополудни он просто был готов сойти с ума от радости. Она сказала ему: встретимся в восемь. А потом, в шесть часов, он сделал это ужасное открытие. Но как же он мог быть так счастлив в два часа дня, когда потом, в шесть, его ждало такое несчастье? Часы кружились у него в голове, напоминая какой-то танец: то какой-нибудь час выступал отчетливо и ясно, то они сливались между собой. Он был удивлен, встретив кого-то из жителей селения в табарро [8] Род тяжелого плаща, который прежде носили итальянские крестьяне.
. Ведь ему говорили, что их уже не носят. Ночью он не сомкнул глаз и на следующий день вновь вернулся на то же место. Он еще раз восстановил все секунда за секундой, в то время как вокруг были люди, говорившие с ним совсем о другом. Никто и догадаться не мог о его тайных мыслях, никто никогда не может и подозревать о том, что у нас творится внутри, тут уж ничего не поделаешь. Что случилось, то случилось. А если мне теперь убить ее? Он понимает, что это бессмысленно, но такая идея ему приходит. Он представляет себе эту картину. Словно вспышки, у него перед глазами мелькают газетные заголовки, сцены судебного процесса. Какие огромные блоки времени и событий, какое множество людей можно сместить всего в одно мгновение! В тюрьме его навещали бы дети; интересно, что бы они сказали? Жена была бы в отчаянии. Она подумала бы, что он сошел с ума. Возможно, его посадили бы не в тюрьму, а в сумасшедший дом.
Спустился туман. Одни появляются из тумана, другие в нем исчезают. Но кто они, что за люди? Ему очень хочется все им рассказать. Он пробует начать, но ему не удается что-либо вразумительно объяснить. Где найти доводы, чтобы оправдать преступление? Остается лишь уехать, став владельцем этого клочка земли. Что он с ним будет делать? Перепродаст? Предложенные ему сверх заплаченной цены сто тысяч лир уже выросли до двухсот. «Я подумаю», — говорит он. И решает уехать. Все прощаются с ним, он включает мотор своей машины. Какая масса чисто условных, пустых фраз, а ведь они занимают совершенно определенное время и пространство. Он задаст самому себе вопрос: происходят ли теперь подобные случаи? Вглядывается в лица людей, чтобы прочесть в них ответ. Вероятно, ему этого хотелось бы, чтобы ощутить хоть малую толику солидарности. А может, он тешит себя иллюзией, что будет меньше страдать. «И все же она целовала меня так горячо», — вдруг вспоминает он. Можно ли так целовать и почти сразу же после этого изменить? Да, можно. До свиданья, до свиданья. Пришли мне открыточку. Сколько времени ехать до Тренто? Около двух часов. По телефону он сообщил домой, что скоро приедет. И так далее и тому подобное…
Читать дальше