Олег Борушко - Продаются щенки

Марина исчезла.

«В конце концов для нее так лучше, — думал Георгий. — Пусть сочтет, что и я подонок, как все, ей же легче. А Хериков, может быть, не подонок — пускай».

Сашулька, совершенно сбитый с толку, остался, кажется, счастлив, что так это все произошло близко от него, такие важные события. Особенно веселился Георгий, когда Сашулька, бывало, усаживался пить кофе вдвоем с Татьяной. Казалось бы — сияй, счастье рядом! Куда там. Краснея от натуги, он чего-то пыжился, не мог вовремя понять, о чем она тут спрашивает, зло глядел по сторонам — все ли видят.

Самолюбие Сашульки публично купалось в ванне согретого тщеславия (Побединская! с ним! разговаривает!).

Но Георгий тянул.

— Слышь, эта… А че ты тянешь-то? — равнодушно спросил Шамиль.

— Сказать тебе правду? — Георгий прищурился. — Ты что, хочешь, чтобы все поняли, как я устроил себе практику в загранке? Свадьбой? Выкусите! — Георгий разгорелся до того, что конопушки пропали куда-то под кожу. — Чтобы я дал этим животным повод… Я сделаю себе практику сам, понял? А уж когда вернусь… Будут деньги — будет и пища, как говорит Арсланбек.

Шамиль только хмыкнул.

К началу декабря Георгий получил четыре пятерки. Перед последним экзаменом — история Кореи — купил на Киевском вокзале билет домой. Постоял на высоком крыльце кассового зала, всунув руки в карманы плаща. Прищурился на министерство, один на один, огромный герб на нем, досадно стиснутый с обеих сторон туловищами двух близнецов-гостиниц. Герб одиноко плыл в голубом колодце — над Бородинским мостом, набережными, привокзальной площадью, по небу неслись мелкие облака, и казалось, герб трепещет вырваться из узкого ущелья гостиниц — Интурист-I и Интурист-II, взмыть на вольный простор. Иллюзия была сильной. Георгий мальчишески впился в герб глазами, в самую сердцевину, где ручка молота пересекает жало серпа и дальше втыкается в Австралию, впился, желая — как это хоть раз случается с каждым — проверить гипнотические способности. Поднапрягся, усилился, но тут его ткнули сзади чемоданом пониже колен, и он резко, по-клоунски, присел, тут же вскочил обратно — огромный детина в черной искусственной шубе уже пер свой чемодан-вагон дальше по лестнице, обкладывая всякую следующую ступеньку. Георгий спустился вслед с смутным ощущением досады.

Стоял яркий зимний денек, бабули бойко торговали цветами, стараясь попадать в теплый поток воздуха из створок метро, снег тут вытаял и неприятно чавкал под ногами. «Ачыкы, ачыкы, — покрикивали цыганки, со всех сторон перевязанные платками. — тенидлявек, тенидлявек!» Георгий, поймав краем уха слово, удивился — что еще за тенидлявек такой? — повернул голову и встретился взглядом с цыганкой лет пятидесяти. Она ничем не торговала, а спокойно стояла в частом кружеве людей. Показалось ли или вправду кивнула она ему, Георгий несмело пошел.

— Что, золотой, сомневаешься? — приветливо сказала она.

— Э-э… Собственно… — Георгий хотел как-то опомниться.

— Дай руку, — она сама взяла ладонь, поднесла к глазам. — да, ходит вокруг тебя ворон, ой, ходит, ходит, золотой, — быстро-быстро заговорила она, — вот дорога дальняя, что ты морщишься, не та, не та, куда билет брал, дамочка тут у тебя на сердце — дорогу закрывает, только… положи зелененькую, зелененькую клади быстрей, а то дальше не вижу.

Георгий быстро достал трояк, все морщась про себя от происходящей банальности.

— Да, хорошая дамочка, ой, красивая, и любит тебя, да ты не верь ей, она и сама не знает, нужен ты ей или нет, но спасти тебя от дальней дороги может…

«Какая чушь, боже мой», — думал Георгий, все глубже вслушиваясь в слова цыганки, вглядываясь в седые с черным нити волос, сбегавшие из-под платка, забыв про людей вокруг, про то даже, что легко сделаться объектом усмешки. Он вдруг ощутил, что стало легко, как давно не бывало, словно повели за руку по лесу. И не о чем хлопотать, и не за что больше бороться…

— Красненькую, золотой, красненькую положи, не вижу, а? Позолоти ручку…

Георгий очнулся.

— Какую красненькую? — грубо спросил он забирая руку.

— Ну что ты, хороший, что ты, дай ручку, не надо красненькой, я дальше скажу, самой интересно…

— Хорош, — отрезал Георгий, — наговорилась, — повернулся и двинулся прочь.

На душе сделалось скверно. «Тьфу ты, пропасть», — подумал, волнуясь. Нехорошее предчувствие из-за пустяка сошло на него.

Готовиться к экзамену Георгий не стал — Талалаев Леонид Борисович, душа человек, книжный жук. Да и настроение не то. Лезли мысли, что надо будет сказать маме про невесту, отчим съедет с копыт, дурак, когда узнает, кто у нее отец… Блин, и ведь на свадьбу еще припрется, расфуфырится в свой желтый галстук («Кримьплин!» — надев галстук, громко говорил отчим в зеркало и неприятно смеялся) да еще примется интеллектом нажимать: «Вы знаете, внутренний мыр подростка такой подверженный… особенно в Амэрике…»