Олег Борушко - Продаются щенки

У освещенного главного входа с огромным стеклянным порталом, что глядит в арсенал, стояла милиция, и не одни нижние чины, но и полковник на подъезде, и десятки еще офицеров на площади и в углах, все в нарядной, с иголочки, форме.

Черные машины, на которых съезжалась демократическая молодежь, в Кремль не допускались, и молодежь нехотя высаживалась у Кутафьей. Раздвинув слитную массу жаждущих, зевак и прочих, она по мостику, пройдя первичный контроль, двигалась уже пешком и собиралась далее у Дворца в другую, счастливую кучу. Там она, узнавая своих, возбужденно болтала в ожидании открытия — 19.00. Джентльмены под плащами были одеты в вареные костюмы, дамы — по-разному. В дамах, как водится, был полный разнобой — от вечерних бархатов маминой выделки до бумажных ветровок «Санни бой», что означает — солнечный мальчик.

Почти всякий раз, как к Кутафьей башне подъезжала новая машина, в толпе зевак пробегал шепот, нервное оживление.

— Кто? Чей, говоришь? Да ну! Номер, номер видишь? — говорилось из толпы, а один, одетый лучше других, даже и здоровался с некоторыми подъезжавшими, невидный, впрочем, из-за темноты.

Уже одна треть гостей приехала на этот бал и мялась в Кремле у портала Дворца, а у Георгия еще шли торопливые приготовления одеваний.

Много было толков и приготовлений для этого бала в институте, много страхов, что приглашение не будет получено и не устроится все так, как было нужно.

Георгий страшно волновался, что не будут вовремя получены из ателье с новой змейкой джинсы, купленные как-то по дешевке у вьетнамца Чиеу, отец которого долго скрывался в лесах, а теперь был член Политбюро.

Джинсы не были синие, а были коричневые, по тоже трущиеся. Когда Чиеу расстелил их, Георгий замер. «Цто, свет пляхой?» — сказал Чиеу, неточно прочитав выражение лица. Георгий дернул головой, что могло означать в равной степени «плохой» и «чудесный». «Ну, цвацать пясь цаёс?» — Чиеу нервно погладил плоскую штанину. «Цаю», — выдохнул Георгий.

Георгий собирался на бал вместе с Шамилем и Татьяной, сегодня решительный вечер, Маринка, ясно, будет тоже, увидит его с Татьяной, и все увидят, но — был вечер козырного хода.

Джинсы Георгий получил только утром, змейка была ничего, но советская — на лапке не предусмотрен тормозок, который на ихних впивается в зубчики и не разрешает замку уползать вниз. Георгий сто раз уже присел на тахту, змейка выгибалась дугой, и замок упрямо сползал. Георгий нервически расхаживал по мансарде и ума приложить не мог, как быть, привязать, что ли. Других джинсов не имелось.

Закинув штаны за плечо, в который раз обреченно полез в шкаф, чертыхаясь и потирая голые ноги одна о другую. Вывалив наконец псе, что еще оставалось, на пол, он последним вытянул старый свитер, повертел его так-сяк, понюхал и, отбросив, тупо уставился в пустое нутро шифоньера. И вдруг… Вдруг… О, это всегда тайна… какими путями приходит в голову та единственная мысль, которой недоставало. Он, сорвав с плеча, быстренько надел штаны, схватил свитер и, свесив сзади, обвязал рукава вокруг талии. Узел пришелся как раз куда надо. Он просеменил к зеркалу, повертелся, подперся одной рукой, другой. Вид выходил разухабистый, отдаленно-гусарский — «черт меня побери».

На улице стоял пронзительно-холодный вечер поздней осени, когда небо, кристальное и высокое, нагнетает в стылый воздух внизу каких-то бодрых, неясных надежд, когда, вдохнув раз поглубже, почуешь хрусткую зиму, да вдруг с другой стороны, откуда ни возьмись, прихлынет теплая струя, еще летняя, с прелым и сладким запахом — и встрепенешься весь, будто голос позвал тебя… чистый, родной и далекий.

Прозрачная, стеклянная темнота не укрывает темных углов и садиков, а только наполняет их, и только лучше видишь их скрытые души и потаенные смыслы. Звезд нет впрямую на небе, но уверен, что видишь, хотя ни одной в отдельности указать невозможно… Но не до звезд и смыслов было сегодня Георгию.

Когда ЗИЛ, вкрадчивый, пружинистый, подкатил к Татьяне и Георгий вышел из него, Татьяна на секунду застыла, только на одно мгновение, но Георгий успел. Он успел увидеть впечатление и сразу отдал должное институтской выучке, так скоро проявившейся у Татьяны. Она села в машину, словно нечему тут и удивляться, словно каждый день садилась в правительственные машины.

Разве только чересчур весело поздоровалась с шофером и быстрее обычного в первые минуты поворачивала голову от Шамиля к Георгию и обратно.