Рена Юзбаши - Скинхед

— Так вот, на языке Уголовного кодекса это называется ограблением. Если ты уголовник или тебя тянет к воровству, то дело хозяйское. Но в таком случае тебе придется держаться подальше от нас, от братства. Нам с тобой не по пути. — Голос Учителя не допускает возражений. Тень неприкрытого пренебрежения пробежала по его лицу. Я непроизвольно отступаю чуть назад, втянув свою дурную голову в плечи. — Допускаю, однако, что просто мимолетная дурная мысль. Итак?..

— Извините, Учитель, не знаю, что на меня нашло. Я никогда не брал ничего чужого. Если можно, поверьте моему слову, — мне так стыдно, что горят уши, стою, опустив голову.

Ничего другого так и не смог придумать. Впрочем, может, оно и к лучшему.

— Да верю я тебе, верю. Вот смотрю я на тебя и свою юность вспоминаю.

— Я такой дурак, — мне все еще стыдно и я не могу взглянуть Учителю в глаза.

— Скорее молодой дурак, а кто в юности не дурак? Все мы делали ошибки, но есть такие ошибки, что и по молодости нельзя делать, — в голосе Учителя звучат строгие нотки, и я собираюсь, готовый к тому, что меня ругать будет.

— Я знаю, что не должен… — пытаюсь подобрать слова, чтобы объясниться, но Учитель меня прерывает:

— О воровстве у тебя даже мыслей быть не должно. Почему по мне так нет худшего греха, чем воровство, знаешь?

— Я мотаю головой, боясь что-то сказать, ведь сам Учитель мне хочет что-то рассказать.

— Я ведь рос в семье военного, и вечно мы с мамкой по гарнизонам мотались за отцом. Где мы только ни жили! Порой в такую нас глушь забрасывали, где до нас и нога человека не ступала, — он сам смеется своей шутке, и я тихонько хихикнул. — Ты бывал в российской глубинке?

— Да нет, только у бабушки в деревне, а она как бы и недалеко.

— Повезло тебе, Артем, — и Учитель ласково треплет меня по макушке. — Я, вообще, смотрю на современную молодежь, и нарадоваться не могу. Вам ведь повезло больше — в такое время интересное живете, вот только мешать вам никто не должен, — голос становится суровым.

— Интересное? — я недоверчиво смотрю на Учителя.

— Конечно, интересное, вот, послушаешь о моем детстве и поймешь, что все твои проблемы легко решаемы, — он задумывается. — Совсем пацаненком был, отца только на границу с Румынией отправили, а тогда еще у нас были границы с половиной мира, не то, что теперь, когда половину своих земель растеряли, — Учитель молчит, и я тихонько говорю:

— Мы все земли наши вернем, возродим величие России.

— Тем и живу, на том и стою. Но речь сейчас не о том, так вот мы с мамой отправились за ним, как только он чуть обустроился. Первый месяц вроде все нормально было, нам там даже нравилось, климат мягкий, хороший, виноград чуть ли не круглый год, люди вокруг добрые, улыбчивые. В общем, мне пришлось по душе, я там с ребятами сдружился, в школу пошел — жизнь постепенно налаживалась. Там, правда, в классе ко мне пытались прикапываться, как ко всякому новичку, но мне ж не привыкать, я к тому времени не то третью, не то четвертую школу поменял. И сам мог к кому угодно прикопаться. Так что у меня все было в ажуре, — Учитель рассеяно хлопает себя по карманам как будто что-то искал, но не найдя, продолжает рассказ. — Однажды я вернулся с уроков, смотрю, мамка сидит и плачет. Я как сейчас помню, кинулся к ней, спрашиваю, что случилось, а она сквозь слезы говорит, что ее цыгане обобрали. Я стал ее распрашивать что да как, и вот, что она мне рассказала, — он замолк, было видно, что ему тяжело говорить. — Подошли две цыганки, стали обещать, что погадают, она протянула руку, а все остальное она помнила, как сквозь пелену сна. Они, видно, ее загипнотизировали, что ли…

— А что было потом? — молчание затягивается надолго, и я сгораю от нетерпения.

— Мало того, что они у нее забрали все, что было в сумке, сняли кольцо обручальное, которое она всегда носила, так еще и запугали ее, сказав, что нашлют порчу, в дом смерть придет, если мать в милицию пойдет. Отец, вечером как послушал ее рассказ, сразу в милицию потащил — заявление писать. Как мать убивалась, идти не хотела — заставил, — Учитель спрятал лицо в руках, и голос зазвучал глухо. — Он у нас настоящий мужик был. Его через неделю убили, на границе, наркоман пытался границу перейти, пырнул ножом, и прям в легкое попал, ничего сделать нельзя было. Мать тогда слегка двинулась, все думала, что это цыганки прокляли ее. Я думал, что ей станет легче, когда мы вернулись в Москву к бабушке, но она часами лежала в постели, кушать не хотела, бабушка кормила ее с ложечки, — мне показалось на мгновение, что мне рассказывает про свою жизнь маленький мальчик, а не Учитель.