Сергей Морозов - Великий полдень

В одной из комнат я обнаружил макет всего комплекса Пансиона. В свое время я не захотел принять участия в его проектировании, и теперь испытывал что то вроде сожаления. Нашлись, конечно, и другие архитекторы. Чисто машинально я оглядел макет и, поморщившись, нашел в нем несколько явных изъянов. Не то чтобы изъянов, но я бы это сделал совершенно иначе, по крайней мере, не так уныло. Проект грешил отсутствием оригинальности. Теперь, когда в Пансион отправился и мой Александр, я подумал, что, может быть, зря пустил это дело на самотек.

Впрочем, в апартаментах Майи я задержался недолго. Чтобы удовлетворить то, что можно было, наверное, назвать своеобразной легкой ностальгией, мне было вполне достаточно беглого взгляда. И я был даже рад, что мне на глаза не попались какие либо мелочи — личные вещи, предметы, принадлежавшие Майе, которые могли вызвать более конкретные ассоциации.

Возвращаясь после таких прогулок по Москве в Шатровый Дворец, мне было удивительно, когда я еще заставал там людей. Для громадного здания, каким был Шатровый Дворец, две три сотни человек, — ничтожная горстка. Нынешние его обитатели могли разбредаться по его помещениям и занимать любые апартаменты. Что касается меня, то в полном одиночестве я поселился в служебных помещениях, отведенных для работы идеологической комиссии. Что ж, теперь я был тут полным хозяином и единственным «идеологом». Располагаясь спать на одном из диванов, я подвигал к себе телефон и звонил в Деревню дяде Володе, чтобы узнать, как там мой Александр, а затем листал, на сон грядущий, подшивки агитационных брошюр, которые наша идеологическая комиссия, ныне самораспустившаяся, выпускала к специальным заседаниям России. Планы, теоретические разработки, рекомендации…В свое время мы трудились над ними ради всемирной гармонии. Сейчас они навевали на меня светлую грусть, с которой я и засыпал.

Между тем обстановка в столице и вокруг Москвы продолжала усугубляться. Артиллерийская канонада, начавшаяся в пригороде в ночь моего возвращения в Москву, означала ни что иное, как прелюдию огромной и жестокой битвы. Я специально наведывался в информационную группу России, чтобы разобраться в ситуации. Увы, и там не было не только единого мнения по поводу происходящего, но и сведения, получаемые из разных мест иногда совершенно противоречили друг другу. Даже накануне битвы не имелось достаточной ясности относительно расстановки сил и намерениях противоборствующих группировок, вошедших в столицу и изнывавших от бездействия и неизвестности. Переговоры и консультации ни к чему не привели. Алчность и амбиции мелких лидеров и предводителей были вопиющими и взаимоисключающими. Общее напряжение достигло той критической точки, когда огонь вспыхивает сам собой.

Этот момент настал. Все кланы, армии, группировки в едином сумасшедшем порыве ринулись к Москве со всех сторон, давя друг друга в адской сутолоке и тотальной неразберихе. Все силы были направлены в центр, в самое сердце столицы. Чрезвычайная концентрация воинских формирований исключала возможность любой координации. Одновременное продвижение к центру было сопряжено с непомерными усилиями. Звеньевые армейские блок посты, укрепленные словно стратегические оборонительные сооружения, тут же открыли шквальный заградительный огонь по всем генеральным направлениям.

Несанкционированное передвижение воинских формирований было остановлено лишь на некоторое время. Раскаленная лава обтекала блок посты со всех сторон и тупо перла дальше. Отдельные формирования, ошалевшие от неразберихи и общего хаоса, также открывали огонь в арьергардах и по флангам, который сплошь и рядом оказывался «дружественным», уничтожавшим собственные смежные подразделения, напиравшие сзади и с боков.

По всему Городу образовались концентрические рубежи из сплошных заторов и пробок. Подразделения, не имеющие возможности двигаться ни вперед, ни назад, должны были буквально прорубать себе путь сквозь собственные же ряды. Торпедные катера, имеющие на вооружении пулеметы и ракетные установки, с бешеной скоростью проносились в разных направлениях по Москва реке, обстреливая левый берег и правый берег и сами подвергаясь непрерывным обстрелам. Катера сгорали, как факелы, прямо на воде и врезались в гранитные набережные. На полуразрушенных мостах образовались дикие заторы, и реку покрыли понтонными переправами, которые, в свою очередь, раз за разом уничтожались. Фрагменты понтонов плыли вниз по течению, словно льдины в ледоход.