Сергей Морозов - Великий полдень

Забастовки не подавлялись, демонстрации не разгонялись, а блокады магистралей и путей сообщения не прорывались. Армия в народ без нужды не стреляла и в карательные экспедиции понапрасну не пускалась. Что же касается любых проявлений социальной напряженности или массовых волнений, вплоть до мятежей, упомянутой партизанщины и революций местного масштаба, то последним предоставлялось вспыхивать, разгораться, чадить и потухать своим естественным порядком. Даже если на местах усилиями противоборствующих сторон создавались незначительные ополченческие отряды на это смотрели сквозь пальцы. Пусть стреляют, пока патроны не кончатся. Лишь бы не в сторону армейских блокпостов.

Проблемы, возникавшие при разного рода мятежах и всяческих карманных переворотах, расхлебывали местные же власти, а также само бунтующее народонаселение. Иначе говоря, каждый отдельный член общества и все общество в совокупности были предоставлены самим себе. Местные администрации, профсоюзы, отделения политических партий, руководители предприятий были брошены в стихию народной воли и могли рассчитывать исключительно на собственные силы. В этой связи особую роль играли органы самоуправления, которые в пору волнений появлялись, реформировались и сменялись с необычайной быстротой.

Военные хранили олимпийское спокойствие, равнодушно взирая на мелкие разборки и столкновения. Не делали и попытки развести конфликтующие группировки. Они рассуждали вполне логично: пожгут пожгут, пограбят пограбят да и, в конце концов успокоятся же когда-нибудь, — и снова жизнь потечет в спокойном русле. Даже если после таких катаклизмов оставались одни руины и выжженная земля, жизнь мало помалу все равно возвращалась. Сначала в виде натурального хозяйства, а затем и виде очередного экономического чуда.

Существовали, впрочем, особо неблагоприятные местности, что то вроде проклятых черных дыр или чумных геополитических проплешин, где с незапамятных времен не выдыхаясь и не прерываясь бурлило экстремальное кипение, но они, эти проплешины, были обнесены надежными заслонами и абсолютно изолированы друг от друга и от здоровой части общества, жили в режиме карантина во избежание распространения заразы.

Действующая схема глобальной безопасности являлась абсолютно законной, так как в свое время была утверждена парламентом. Сам парламент был распущен еще при прежнем управителе, а выборы нового парламента вроде бы не заладились. Потом о парламентский выборах и вовсе позабыли. Как, впрочем, и о самом парламенте…

Что не говори, а с тех пор, как я выбрался из своей скорлупы и сделался общественным деятелем, мой кругозор существенно расширился. Чем дольше я вращался среди разных людей, тем яснее виделись мне наши политические горизонты. Стоило мне немного оглядеться вокруг себя, как я почувствовал, что по настоящему отчетливо разобрался в ситуации. Никогда еще я до такой степени не понимал все нюансы политической жизни и расстановку сил. Без громоздких схем и формул, без каких бы то ни было эзотерических теорий и метафизики я на пальцах мог объяснить, в чем заключается вся тайна нашей современной истории со всеми ее движущими силами, случайностями и закономерностями.

Слабость нынешнего государства была больше, чем слабость. Государством называли то, что таковым по сути не являлось. Государственные органы утратили даже свою внешнюю декоративность, и государство более не являлось ни диспетчером, ни арбитром, ни карателем, ни палачом. Существование рядового члена общества предельно упростилось. Местные органы самоуправления были скоры как на суд, так и на расправу. Внутри замкнутых производственных предприятий и торговых структур всецело распоряжались хозяева. На любой ступени государственной системы все дела решались либо при помощи подкупа, либо посредством родственных связей. Все, что когда то представляло собой разветвленную бюрократическую систему, давно кануло в Лету. Те, кто в свое время протестовал против засилья бюрократии, теперь могли торжествовать, поскольку абсолютная коррупция истребила какой бы то ни было приоритет закона. Внешне все оставалось по прежнему (то есть тюрьмы, суды, прокуратуры, управы, мэрии и т. д.), однако государство как организм утратило нечто такое, что составляло его сущность. Было нарушено, утрачено… но — что? Нечто всепроникающее, всесвязывающее и всесильное. Была разорвана нить, на которую прежде нанизывались бесчисленные бусинки звенья. Улетела, истребилась душа всякого государственного организма — власть. Бусинки рассыпались. Общество распалось на атомы. В пространстве воцарился тот самый девственный хаос, о котором наверно когда то мечтали наивные анархисты.