Сергей Морозов - Великий полдень

Сойдя под аплодисменты с трибуны, Папа шагнул в сторону президиума и братски обнялся и облобызался с Федей Голенищевым, а проходя в свою ложу, почтительно поклонился идущему навстречу о. Алексею, который осенил его крестным знамением.

О. Алексей поднялся на трибуну и тоже произнес небольшую речь, сообщив о том, что сам патриарх с интересом и сочувствием следит за деятельностью России и даже посылает свое благословение.

Ораторы один за другим продолжали подниматься на трибуну. Это все были известные люди. Не преминул выступить наш профессор Белокуров и банкир Наум Голицын, а также мои мэтры-академики. Естественно, все в один голос высказывались в поддержку России. Некоторые, так же, как Папа, подходили к президиуму, чтобы облобызаться с народным кандидатом. После каждой речи Петрушка первый вскакивал со своего места и, как заведенный, начинал хлопать в ладоши. Это был тот еще деятель! Насмотрелись мы и прежде на способных молодых выдвиженцев, но все они, умники, плохо скрывали распиравшее их честолюбие, а оттого старались напустить на себя истую преданность делу и отменную серьезность как особы, сознающие вверенную им ответственность. Другое дело Петрушка. Этот не строил ответственную мину, не сдерживал эмоций, а напротив, как будто всячески демонстрировал свой наивный энтузиазм. Для каждого из выступавших, которого он на правах ведущего приглашал на трибуну, у него находились лестные слова в самых превосходных формах. Во время выступлений он перешептывался с Федей Голенищевым, энергично кивал, просматривал бумаги и записки, непрерывно доставляемые в президиум. Работа кипела. Спустя некоторое время после выступления Папы, я с удивлением обратил внимание, что к Петрушке подошла Альга и, передав ему какие-то листки, удалилась обратно в Папину ложу. Петрушка, кивая головой, принялся добросовестно вникать в содержание принесенных бумаг.

— А они чем-то похожи друг на друга, — заметила Мама. — Петрушка и эта изумрудноглазая. Оба умеют быть полезными, незаменимыми. Каждый по-своему, конечно…

Я взглянул в сторону Папиной ложи, и сердце мое заколотилось. В ложе появилась она — Майя. Она как раз усаживалась в кресло рядом с Папой и подругой и, встряхивая белокурыми волосами, с интересом поглядывала в зал.

Вероятно, она специально заехала в Шатровый Дворец. Не то посмотреть, как выглядит после отделочных работ главный зал, не то полюбопытствовать, что это за Россия такая.

Между тем Петрушка вновь был у микрофона и снова делал реверансы в сторону народного кандидата и Папиной ложи, а также распространялся насчет идей возрождения и объединения. Вдруг он заговорил о таком предмете, который сразу привлек мое внимание. А именно, об архитектуре. Каким-то образом он вырулил на эту тему из дебрей рассуждений об исторической миссии нынешней России. Петрушка процитировал только что произнесенные с трибуны Папой слова о том, что, дескать, символично и не случайно то, что Россия переехала в Москву. Затем залез в «божественное» и пустился в рассуждения о том, что, как это ни удивительно, некоторые монументальные свершения, которые воспринимались современниками как нечто на первый взгляд откровенно сатанинское, немного погодя начинали восприниматься с точностью до наоборот. Так в свое время воздвижение «лжеименного» Нового Иерусалима (как и все евангельское, что наши православные пытались буквально перенести на русскую почву) воспринималось злокозненным деянием патриарха Никона, который, якобы, находился в услужении у дьявола. И город этот для многих, не только старообрядцев, наверняка был антихристовым городом. Однако по прошествии некоторого времени он сделался святыней русского православия, Божьим Городом… Так, мол, Господь срамит дьявола, преображая даже черные его дела. В свое время вот сталинские высотки тоже казались псевдо-стилем, а затем сделались лицом столицы. Это, вообще, такой чисто русской феномен — Преображение. Все инородное, чуждое, будучи пропущено через русскую почву, становиться неотъемлемой частью Святой Руси.

Совсем не прост, оказывается, был этот Петрушка. Со многим из того, что он сейчас сказал, я готов был согласиться всей душой.

— Сама архитектура этого нового градостроительного комплекса с его уникальным нео-имперским стилем, — распинался он, — способствует процессу пробуждения в наших душах лучших стремлений и помыслов. На наших глазах посреди рутины, упадка, духовной и материальной дезинтеграции возникло нечто монолитное и идейно целостное. Должно быть, многие из вас не раз ловили себя на подсознательном чувстве, что это в нашей собственной душе возник светлый прообраз нового возрождающегося мира, прообраз, как изумительно выразился многоуважаемый предыдущий оратор, Божьего Града. В его стенах и от его стен начнется отныне воплощение мечты о нашей России. И вдохновлять нас будет именно архитектура… — Тут он сделал многозначительную паузу. — К сожалению, до сих пор автор исторического проекта был известен лишь в довольно узком кругу специалистов. Между тем, в народе уже давно циркулируют слухи о загадочном Архитекторе и Зодчем. Но это не слухи, уважаемые! Он действительно существует. Он является активным участником наших мероприятий. В президиум уже поступило предложение о том, чтобы ходатайствовать перед властями об увековечивании его фигуры посредством помещения его точной копии в данном зале среди других достойных фигур нашего отечества, а также установления мемориальной доски на доме, в котором он проживает. Доска, кстати, уже разработана энтузиастами из местных органов самоуправления на средства культурных благотворительных фондов… — Тут Петрушка снова принялся хлопать, и зал разразился рукоплесканиями. — Уважаемые делегаты, этот достойный и славный человек, наш Архитектор, сегодня находится среди нас, он счел своим долгом присутствовать на этом историческом заседании. Сейчас он скажет нам несколько слов…