Владимир Митыпов - Геологическая поэма

Упрямо игнорируя встревоженный взгляд главного геолога, он потянулся было к полевой сумке, где лежала загодя приготовленная геологическая карта, очень четко вычерченная и раскрашенная, но тут приглушенно звякнул телефон, и Валентину волей-неволей пришлось умолкнуть.

— Извините, — Стрелецкий поднял трубку. — Да, это я… Спасибо… Значит, машина вот-вот будет? Что ж, в та ком случае сейчас же и выходим.

Он дал отбой и, повернувшись к Валентину, сокрушенно развел руками:

— Вот видите, не получается у нас с вами разговор — люди ждут…

— Тогда, может быть, завтра? — все еще на что-то уповая, спросил Валентин.

— Увы, утром улетаю… уже и билет в кармане. Но вы не огорчайтесь, — поспешил успокоить Стрелецкий, — Если что-то не клеится, почаще советуйтесь с товарищами. Коллектив у вас в управлении сильный, так что добрый совет и помощь вам всегда обеспечены. Не так ли? — отнесся он к главному геологу и стал надевать пиджак.

— Ну разумеется, разумеется, — живо поднимаясь, с явным облегчением отозвался главный. — Надеюсь, мы не опаздываем…

Это был нокаут. Валентин безвольно шагнул к выходу. Уже взявшись за ручку, он вдруг поймал взглядом торчащий в двери ключ с привешенной к нему громадной деревянной грушей, этим гениальным изобретением, гарантирующим от забывчивости отдельных рассеянных граждан, могущих этот самый ключ унести с собой. Еще не отдавая отчета в своих дальнейших действиях, он взялся за ключ и машинально задержал на нем руку. Перед глазами, словно в немом кино, бесшумно воздвиглась сизая от каменных россыпей, истекающая каменными реками-курумами, утыканная редкими выморочными деревьями безрадостная, тоскливая громада Учумух-Кавоктинского водораздела; затем, как это не раз было в снах, что-то неуловимо изменилось, и та же картина предстала в вертикальном срезе, обнажающем почти полукилометровую толщу протерозойских гнейсов [8] Протерозойские гнейсы — полосчатые горные породы, образовавшиеся около 2 млрд. лет назад. Протерозой — эра «первичной жизни», одна из древнейших в геологической истории. глухого подземного цвета, смятых в прихотливые, художественно-изысканные складки, обведенные мертвенно-белыми извивами кварцевых жил; а под ней, под чудовищным гнетом этой толщи, тускло мерцал и переливался огненной побежалостью мощный, сложенный пентландитом, халькопиритом и пирротином — этой классической триадой минералов мировых месторождений никеля — пласт сплошных руд, срезанный сверху, но полого и уверенно уходящий вниз, на еще большие глубины. Цветное и необыкновенно реальное видение держалось лишь долю секунды, но этого было достаточно. «Нет уж, дядя, дудки!» — вмиг ожесточился Валентин. Замедленно, уже не по своей воле, а повинуясь какому-то отчаянному вдохновению, что ли, он осторожно повернул ключ, вынул его, положил в карман и, пройдя мимо ничего пока не понявших Стрелецкого и главного, стал у окна.

Стрелецкий беззаботным шагом приблизился к двери, дернул ее, покрутил вверх-вниз ручку, опять дернул. Тщетно.

— Странно… — пробормотал он, снова делая безуспешную попытку открыть дверь, помедлил и с несколько растерянным видом обернулся к Валентину. — Простите, но мне почему-то показалось, что вы… э-э… заперли дверь…

— Нет, вам не показалось, — Валентин постарался изобразить самую что ни на есть доброжелательную и безмятежную улыбку. — Я действительно сделал это.

Последовала немая сцена. Стрелецкий недоуменно воззрился на главного, а тот в свою очередь — на него.

— Э-э… вы что-нибудь понимаете? — проговорил наконец Стрелецкий, пожимая плечами.

— Да нет, Андрей Николаевич, — отвечал главный с нервным смешком, но взгляд, который он метнул на Валентина, был крайне свиреп. — Объясни-ка, дружище, что означают эти неумные шутки, а?

— Это не шутки, — Валентин чувствовал, что внутри у него все натянуто, словно струна. — Просто я не вижу иного способа привлечь ваше внимание к своим словам.

— Ах вон оно что! — озадаченно проговорил главный и посмотрел на Стрелецкого, словно бы говоря: «Ну, что вы на это скажете?»

Стрелецкий отстраненно молчал. Мол, разбирайтесь сами, уважаемые хозяева. С величественно вскинутой головой и презрительно надломленной бровью, он являл собой, так сказать, экстракт оскорбленного достоинства.

Главный, о котором Валентину доводилось слышать, что мужик он неторопливый, но иногда крут и вспыльчив, только теперь, кажется, начал в полной мере осознавать всю возмутительную и, пожалуй, даже скандальную сущность происходящего.