Моника Фагерхольм - Американка

Похоже на то. Что касается Бенку, значит. Короче. В это лето Бенку НЕ был на скандинавских курсах по марксизму в летней профсоюзной школе, не был он и в школе мира в Москве, и в рабочем лагере в ГДР или Польше. Он вообще не сделал ничего в поддержку миролюбивых сил во всем мире.

Но и «совком» при четырех метлах он быть не желал.

Нет. Бенку «искал себя» с Магнусом фон Б. в городе у моря. Там они жили в квартире, принадлежавшей отцу Магнуса фон Б., и, когда им нужны были деньги, работали в порту. В остальное время просто болтались без дела, били баклуши.

«Искал себя». Забавно. Но не очень-то весело для тех, кто остался здесь и должен был выполнять всю его работу.

Его отсутствие злило Риту больше всего. С этим она никак не могла смириться.

Все, кто были не в Поселке, а где-то еще. Например, Ян Бакмансон и его семья: они были на островах Фиджи. Изучали особый вид рептилий, который обитал лишь в тех широтах. Ян Бакмансон писал, что там удивительно прозрачная вода. Эти проклятые письма! «Сверкающая лазурь».

Люди, которые не держат своих обещаний. Она прекрасно помнила слова Тины Бакмансон: «Ясное дело, Рита переедет жить к нам в город у моря. У нас большая, просторная квартира, и комната Сусанны пустует».

Это было уже после того, как дом на Первом мысе пострадал от пожара и семейство уехало назад в город.

— Практические детали мы обсудим позднее, — пообещала Тина Бакмансон. — Там сейчас немного неприбрано, мы пока еще в процессе переезда.

— Позже, Рита, — сказал Ян Бакмансон по телефону весной. — После лета. Потом.

«Тебе бы тут не понравилось. Мы живем среди мусульман. У них строгие нравы. Женщины должны ходить в одежде в душ (или плавать). Маме это с трудом дается. Привет. Твой Я.».

Второй мыс, Стеклянный дом, дети моря. Рита невольно ими любовалась. Особенно Кенни.

Кенни в то лето чаще всего проводила время с девушкой из другого дома на Втором мысе. Ее звали Анна Шёлунд, или как-то так, за поступление в институт родители подарили ей «ниссан-шерри», конечно же, винно-красного цвета, и теперь она проводила «последние летние каникулы», или как там еще они называются, чтобы начать осенью учебу по специальности «интерьер зданий», на которую было очень сложно поступить. Анна Шёлунд подрабатывала тем, что продавала пластинки в магазине в городе у моря, но, похоже, она с легким сердцем готова была распроститься с этой работой, потому что с началом лета только и делала, что гоняла как одержимая вместе с Кенни на своем «ниссане-шерри» по проселочным дорогам в Поселке, конечно, когда они не изображали из себя детей моря, поглощенных виндсерфингом, парусными лодками и тому подобным на побережье у Второго мыса.

Но вот чем это закончилось: однажды, когда Рита шла по дорожке, направляясь ко двору кузин, ее чуть не сбил злополучный «ниссан-шерри», в котором сидели Анна Шёлунд и Кенни. Подняв клубы пыли, они затормозили за несколько метров до нее, чтобы, как они заявили (при этом хохотали во все горло, пусть и не со зла, Рита не отличалась добродушием и восприняла это иначе), попросить прощения.

Они ждали в машине, пока она подошла.

— Мы не нарочно, — извинилась Кенни.

— Мы смотрели смерти в лицо, — заявила Анна Шёлунд.

— Вот и неправда, — ответила Рита. Она услышала, как сказала это. Хотя и не собиралась. Просто с языка сорвалось. И доставило особое удовольствие. Этот ее лаконичный ответ произвел на них впечатление, она это заметила. Но как продолжать дальше, Рита, сами понимаете, не знала. Пустяки. Таков был скрытый смысл, но так не говорят. Поэтому она ничего не добавила. И это показалось странно. Во всяком случае, Анна Шёлунд и Кенни смутились больше, чем она сама.

Но торжествовала Рита недолго. Она тогда еще работала в киоске мороженого, где было два прилавка. Она устроилась на эту работу в самом начале лета. И вот Кенни и Анна прикатили к киоску и припарковались чуть в отдалении. А Рита, в светло-зеленой рабочей блузке и в светло-зеленой косынке JL, сидела на своем месте на табурете среди рожков и всевозможных сортов мороженого, которое никто не хотел покупать, потому что в то время было и без него холодно, и как дура пялилась на Кенни и Анну в винно-красном автомобиле в закатных лучах.

— Черт, как банально! — крикнула Кенни со своим особым акцентом и засунула понюшку жевательного табака под губу, а потом — вурр — автомобиль укатил прочь.

Значит, наверху в ларьке с двумя окошками. Похоже, началось лето. Рита уже ранней весной приняла решение, что не станет проводить лето, вкалывая на «Пять сотен метел и один совок» — причем этот последний, даже после многочисленных препирательств, не соблаговолил принять участия в работе, а отправился «искать себя» в город у моря. Она решила вырваться на волю — хоть немного, но все же. Я не собираюсь больше ходить у вас на поводу. Что-то в этом роде.