Моника Фагерхольм - Американка

Лилипуты, ясное дело, охотились за Гулливером — чтобы помучить его. Великан, который вторгся на их земли. Найти его не составляло труда; но они долго выслеживали его, прежде чем напасть. А Бенку ничегошеньки не замечал; погруженный, как обычно, в свои мысли, бродил он по Второму мысу, упрямый, неприветливый, самоуверенный — дальше некуда. И когда наконец нападение произошло — в редкой рощице между Стеклянным домом и Красной башней, его поймали врасплох. Бенку оказался легкой добычей, возможно, слишком легкой.

Дети вмиг окружили его и прижали к стволу дерева.

— Не подходите, не подходите, не подходите ко мне! — кричал он, отмахиваясь от ребят намного ниже себя, словно отгоняя насекомых. Но голос выдал его. Он был полон страха, наполнен откровенным, явным испугом, а в глазах, откуда вмиг исчезло все коварство, сквозила паника. Это подзадоривало их, завораживало; и все вместе разжигало горячий азарт лилипутов, которые все спланировали заранее.

Был ранний субботний вечер в начале сентября, стояла ясная и в меру теплая погода. В стороне, но не слишком далеко, на скалах Второго мыса копошились взрослые: на своих дворах и в своих садах. Крики и голоса разлетались по воздуху; где-то играли в бадминтон, в другом месте слышались удары крокетных шаров о хрупкие металлические воротца. Ветра почти не было, и звуки отлично разносились по округе. Для тех, кто хотел слышать. Было ясно, что на этот раз никто не помешает детям играть.

— Вот мы и сцапали тебя, Гулле, — прошипел самый маленький мальчик, коренастый, с желто-зелеными глазами и колючим взглядом, почти таким же колючим, какой бывал у Бенгта, но в других обстоятельствах. Это был Магнус фон В., через год он станет неразлучен с тем, кого сейчас пытает, но пока еще он предводитель лилипутов, и в голове у него одно-единственное намерение.

— Теперь-то мы тебя проучим! Так что Гулле станет впредь обходить эти места стороной. Раз и навсегда забудет сюда дорогу.

Первой на него набросилась девчонка, с ногтями. Она прицепила на кончики пальцев металлические крышки от лимонада и их острыми краями впивалась в него и царапала. Рубашка порвалась, пуговицы отскочили, металл прорезал глубокие царапины, боль со свистом пронзила мозг Бенку, выступила кровь. Бенку кричал и кричал, хоть и понимал, что никто не придет ему на помощь. Они могли убить его, если бы захотели; на Втором мысе не было никого, никогошеньки в целом мире, кто бы остановил их.

Никто не может нас остановить, когда мы начинаем нашу игру. Разыгравшиеся дети все больше распалялись от вида крови и собственной дерзости, а еще от того, что Бенгт так явно показывал, как он напуган — такой большой, намного больше их. К тому же детям передалась часть родительского раздражения. «Сколько мы будем терпеть этого бродягу в наших владениях?» Вот теперь и посмотрим! Вот мы и пришли!

— Теперь мы тебя свяжем и оставим здесь в укромном месте, чтобы ты тут сгорал от стыда и думал о своих проступках, — сказал мальчик. — А когда придумаем для тебя подходящее наказание, мы вернемся. Такого верзилу, как ты, надо проучить как следует, чтобы впредь ноги твоей больше не было в нашем государстве.

— Но это если ты выживешь, — вставила девочка, та, у которой ногти были в крови. — Не очень на это рассчитывай.

— Мы заклеим тебе рот. Здесь не принято кричать. И не надейся, Гулле, что тебе кто-нибудь поможет.

Они повалили его ничком на землю, кто-то сел ему на спину, и Бенку почувствовал, как его лицо прижали к земле; кто-то обмотал ему запястья и ноги клейкой лентой. Широкой изоляционной лентой, острые края которой врезались в кожу так, что при малейшем движении боль пронзала насквозь. Они потянули его за волосы, подняли голову и засунули в рот какую-то тряпку — носовой платок или что-то в этом роде. И тут тоже кто-то подоспел с клейкой лентой, чтобы крепко-накрепко заклеить ему рот.

— Теперь, Гуле, ты — мумия.

Это было какое-то безумие. Они убьют его, они могут убить его, если захотят. Но постепенно это начало отступать на второй план. Далеко-далеко. Потому что все было бесполезно. Он был над ними не властен. Он был у них в руках, они могли сделать с ним все, что вздумается. И поэтому он как будто бы отключился. Словно во сне. И где-то вдалеке он вдруг услышал, как кто-то зовет его. Это была она. Эдди де Вир. Американка.

Она прибежала через лес, маленькая и тоненькая в светлых брюках и голубом шерстяном свитере, светлые волосы взлетали над ее головой. Она бежала от Стеклянного дома и своим бегом и криками словно рассекала то безразличие, которое сопровождало происходившее. Ребята испугались, опешили и бросились врассыпную, словно крысы.