Моника Фагерхольм - Американка

Серебряное конфетти по всей комнате, повсюду. Аландец весь кубик им заполнил. Какое-то время Лорелей Линдберг занимало только конфетти. Ну и Аландца, конечно, тоже. Они принялись разбрасывать его вокруг себя и снова превратились в обезьян, стали орангутангом Гертрудой в желтой кружевной ночной рубашке и шимпанзе Йораном в костюме капитана и темных очках. Аландец откупорил бутылку шампанского — бах! — пробка перелетела через всю комнату. «Вдова Клико», маленькая Сандра вылезла из кровати и поползла за пробкой, словно дрессированная собачка: она собирала маленькие металлические нашлепки с пробок, на которых всегда изображалась одна и та же старая тетка. У Сандры их было уже довольно много, но так и должно было быть в семье сливок общества.

Маленькая нежная шелковая собачка снова вышла на охоту. Конфетти смешалось с липким шампанским, которое все лилось и лилось: итак, Лорелей Линдберг и Аландец устроили очередное безумное празднество.

Но вскоре Лорелей Линдберг опомнилась и вернулась к своему подарку. Схватив кубик двумя руками, она подняла его, перевернула и высыпала остатки конфетти. Она знала, что искала: шлеп! — это выпало с остатками блестящих кружочков — крошечная-прекрошечная коробочка. Точнее сказать, спичечный коробок из ночного клуба «Скачущий кенгуру», в котором они бывали много раз, когда отдыхали на австрийском горнолыжном курорте, где Лорелей Линдберг, Аландец и Сандра (та самая маленькая шелковая собачка) проводили очередной медовый месяц — седьмой, восьмой, девятый… Ох, это был лучший экземпляр в коллекции спичечных коробков, которую собирала Сандра (да-да, она и коробки тоже собирала). Когда Аландец планировал деньрожденный сюрприз, он попросил дочку принести свою коллекцию и сам выбрал лучший коробок, он его сразу заприметил.

— Ха-ха! — воскликнула Лорелей Линдберг и подбросила коробок. — Бриллиант! — повторила она победно, она любила отгадывать, что ей подарят, и, как правило, угадывала верно.

Но на этот раз она достала из мягкой белой хлопчатобумажной тряпочки, которую Сандра подстелила в коробок, не драгоценный камень, а ключ. Самый обыкновенный ключ, финский ключ фирмы «Аблой».

— Что это такое? Для чего это? — спросила она неуверенно, немного растерявшись, но не переигрывая. Как-никак существует множество разных коробочек, ящичков и кассовых сундучков, у которых есть замки, которым может подойти такой вот совершенно заурядный ключик.

— Живо одевайтесь! — Аландец сорвал одеяло с постели, где все еще лежала Сандра. — Обе! Отчаливаем!

— Я обожгла руку! — тихо захныкала Сандра, но, конечно, теперь ни у кого не было времени выслушивать ее жалобы.

Все сели в машину, Аландец за руль, и отправились в путь.

Так они приехали в Поселок. Так они приехали к дому в самой болотистой части леса.

Потому что тот дом. Он был все же аномалией. Его построили в самой заболоченной части леса, в Поселке за лесом, на поляне у мелкого илистого озера, и только в своих самых безумных фантазиях, на которые Аландец бывал порой мастак, когда ему изменяла удача в делах, можно было назвать это место побережьем — но именно так его продавали.

Снаружи дом представлял собой прямоугольник из серовато-белого кирпича и цемента. У него была плоская крыша, которая заканчивалась широкой медного цвета планкой, на фасаде было несколько узких стрельчатых окошек, вроде тех, что бывают в церквях — хлоп-хлоп-хлоп-хлоп — четыре в ряд прямо под планкой. Но прежде всего бросалась в глаза лестница. Она занимала большую часть фасада. Сорок ступенек в шесть-восемь метров шириной из серого цемента. Шероховатых, режущих глаз.

Аландец притормозил на холме над домом, который стоял в ложбине у заболоченного озера, прежде чем дать автомобилю съехать вниз по дороге, которая вела к лестнице. С этого места, с вершины холма, казалось, что весь дом — это одна только лестница. Лестница в воздух, в никуда.

— Лестница в небо, — сказал Аландец Лорелей Линдберг, сидевшей в автомобиле. — Здесь мы будем жить, — добавил он, словно это и так не было ясно. — Это все твое, Лорелей Линдберг. Только твое.

Потом он отпустил тормоз и позволил автомобилю съехать вниз по склону.

Лорелей Линдберг молчала, ни слова не сказала. Вышла из автомобиля, остановилась у подножия дома, посмотрела вверх. Она рассматривала длинную высокую серую лестницу. Потом огляделась. Посмотрела на Аландца, на Сандру. Больше в лесу никого не было, но казалось, будто Лорелей Линдберг окружена тысячами зрителей. Как будто она, как выразилась Дорис Флинкенберг, которая весьма скоро вошла в эту историю, стояла на огромной сверкающей сцене. Но на этот раз не для того, чтобы покрасоваться, а для чего же тогда? Чтобы не показать виду? Тогда — перед кем?