Моника Фагерхольм - Американка

— Напоследок она стянула мою куртку и разбила мою машину. В лепешку, на поле Торпесонов. И там ее и бросила, а сама укатила в город. Заявилась к Бакмансонам. Посреди ночи.

Впрочем, Рита не делала тайны из своей прошлой жизни в Поселке и всего с этим связанного. Просто это перестало быть актуально. Впервые увидев Сандру, она посмотрела на нее победным взглядом, в котором читался триумф, пусть и украденный. Теперь я здесь. Но этот триумф был смешан с равнодушием ко всему тому, что было в прошлом. Теперь это не играет никакой роли, показывала она всем своим видом. Теперь все иначе.

А Сандра вспоминала Сольвейг, которая пылала таким возмущением и едва сдерживаемым негодованием, что оно окружало ее словно оболочка, через которую приходилось прорезаться.

— Она лишь половинка, — сказала Сольвейг. — Мы близнецы. Целиком мы, только когда мы вдвоем.

Сандра, когда приехала в город у моря, оказалась беззащитной. Без кожи. Но никого это ее отсутствие кожи не интересовало. Она жила с отцом и его новой женой в старинной части города у моря. Новой женой Аландца, как уже говорилось, была Кенни.

Это она выбрала квартиру. Изысканную, со множеством комнат. Комнаты, комнаты. Комнаты с высокими потолками, окна, выходившие на все стороны. На море, на небо, на задний двор. Но малышка Сандра. Она себя там не находила.

Она шлепала по тротуарам, в тяжелых походных башмаках, без всякой цели.

Она питала отвращение к городу у моря. Он был не большой и не маленький, там был бульвар, пара эспланад и полным-полно людей, которые расхаживали в неряшливой одежде и косились друг на дружку.

Сандра шла домой. Она не хотела идти домой. Но больше ей некуда было пойти.

Она вернулась в квартиру, прошла в свою комнату и закрыла дверь. ЗАПЕРЛА ее. Но все равно из соседней комнаты доносились голоса.

— Талисман, — хихикали они. — Собака не той породы.

Они шептались о ней.

Рита-Крыса, снова здесь. Пришла по крышам. И худшее в этой истории было то, что это была правда.

Это были Кенни и Рита — теперь лучшая подруга Кенни, в большой светлой квартире в городе у моря. И это была Сандра, собака неправильной породы. Аландец, ее папа, ушел в море. Снова. И года не прошло, как они поженились. «Возможно, он не смеет признать неизбежность собственной смерти». Это заключение Никто Херман, с которой Сандра часто встречалась в ее маленькой однокомнатной квартирке на краю города. Долгими вечерами они пили вино, землисто-красное, в котором закатные лучи отражались теплым обнадеживающим светом. Это было красиво, единственное, что было красивым в городе у моря в то время. «Обычно это является негативным последствием интимных отношений между пожилым мужчиной и молодой женщиной, — продолжала Никто Херман. — О таких негативных воздействиях редко говорят, особенно когда речь идет о пожилом мужчине и молодой женщине».

Никто Херман вздохнула и рассмеялась своим воркующим низким голосом, который когда-то так очаровал Сандру и Дорис, что они дни напролет упражнялись в подражании ему, но безуспешно. Хотя так бывает с людьми, которые нравятся: забываешь, как они выглядели, и их голоса. Это Сандра и Дорис могли подтвердить уже тогда, давным-давно.

— А с женщиной вроде Кенни все еще хуже, разница между нами всего четыре года, но она способна заставить даже меня почувствовать себя унылой и туповатой. Старухой, недовольной собственной медлительностью и неспособностью выполнять даже самые простые повседневные дела. Все мы умрем. Но совсем не весело сознавать это. Заметь: я говорю это из добрых побуждений. Молодая женщина, о которой мы говорим, — моя сестра.

— Значит, это называется «порода»? — продолжил кто-то за стеной в большой светлой квартире. И повысил голос, чтобы Сандра могла услышать. Да, это была Рита, Рита-Крыса. Она была на такое способна.

— И можно спросить, какая?

Кенни рассмеялась, но весело. Рита была грубее. Кенни не была грубой. Она не могла быть грубой, она же была такой лучистой, такой независимой, такой любезной.

Маленькая Сандра. Бедняжка Сандра. Бедная бедная Сандра. Во рту пересохло. Облизала губы мокрым языком. Задержала язык на воображаемой складке на верхней губе. Она была глубокой.

Процесс, в результате которого Сандра вновь превращалась в немую с заячьей губой, начался.

Надо сразу сказать, что эти воспоминания, как и описание жизни Сандры в городе у моря до ее отъезда, отличаются крайней субъективностью.

Это точка зрения Сандры.