Юрек Бекер - Дети Бронштейна

— С такой девушкой, как я, придется потерпеть!

Пригласила меня в чайную, одолжив денег у родителей в ожидании гонорара. Вокруг за столиками саксонцы с мексиканцами как будто соревнуются, кто умеет дольше ржать и громче орать. Но главное, рука моя лежит у Марты на коленке. Глядя ей в лицо, я вдруг почувствовал нечто странное: слышу каждое ее слово, а смысла не улавливаю.

Кто-то со всей силы хлопнул меня по плечу. Я обернулся, блондин понял, что обознался, и ушел, даже не подумав извиниться. Марта расхохоталась, и ей на радость я тоже сделал вид, будто мне весело. А она сказала, что со спины меня легко принять за кого-то другого.

Отправляясь на свидание, я попросил отца выдать мне авансом карманные деньги за август, но безрезультатно. Сначала, правда, отец вытащил бумажник и даже его раскрыл. А потом как будто замер, и давай: зачем это я ходил к Кварту за его спиной? Я объяснил, что поход мой никакая не тайна, что мои претензии к Кварту ничем не отличаются от претензий к нему самому. В ответ отец спрятал бумажник, может, он и вообще не собирался давать мне деньги. Марта меня толкнула, потому что моя ладонь поднималась по ее ноге все выше.

Официантка к нам еще не подходила, к тому же мы отдохнули за полчаса, что там просидели, и снова вышли на улицу. Марта рассказала, как она в детском саду однажды нарисовала город, использовав все цветные карандаши какие были, а теперь город точно так и выглядит. А потом вдруг спросила, не считаю ли я, что мы снаружи, за бортом?

— Снаружи, за бортом? — переспросил я, и она принялась что-то объяснять. Ощущение было такое, будто некая высшая сила принуждает меня не вслушиваться в ее речь. Мне велено было вспомнить про грудь Гитты Зейдель, про прыщавого парнишку из бассейна, про ночной горшок под железной кроватью, про что угодно — только б я не понял, о чем она. Странно и то, что Марта все продолжала говорить, ничего не заподозрив. А когда сделала паузу и на меня взглянула, я решил, будто она задала какой-то вопрос, и потому ответил: — Мне вообще-то и так хорошо.

Выходит, мы за бортом, так она считает, но кто такие мы? Мы вдвоем? Мы, аполитичные? Мы, евреи? Или мы — критиканы, которым ничем не угодишь? И я сказал:

— Ты все говоришь — снаружи да внутри, а знаешь, я тоже не прочь бы внутрь…

Марта возмущенно прикрыла мне рот рукой. Зубами я поймал один ее палец, и в конце концов не она убрала руку от моего рта, а я ее выпустил. Она потерла место укуса, все у нас прекрасно, и пусть хоть что, а у нас все прекрасно. Показала палец, который я укусил, но я его не поцеловал, а легонько укусил снова.

Утомившись от ходьбы, мы решили опять попытать счастья, встали в очередь на свободный столик в кафе-мороженом. И тут вдруг, взглянув в ее беззаботное лицо, я понял, что невозможно скрывать от нее самую большую мою беду. Расскажу немедленно, как только сядем, а там будь что будет.

И вот мы сели, но я никак не мог придумать первую фразу, я боялся каждого слова, а как тогда расскажешь? В себя я пришел, когда Марта принялась меня толкать из-за порции мороженого, таявшего перед самым моим носом.

— Чем ты так расстроен? — спросила Марта; не надо обладать прозорливостью, чтобы задать такой вопрос.

— Ты сама отлично знаешь.

— Что-то произошло, — решительно заявила она. — Ты совсем замкнулся в себе.

Была последняя возможность довериться Марте, а я ее упустил, словно впереди таких возможностей еще сотни. Вместо того я, поковыряв ложечкой мороженое, произнес:

— Тебе померещилось.

К нашему столику подошла рыженькая девушка, обратилась к Марте по имени. Знакомство, как видно, беглое, так как Марта не сочла нужным меня представить. Разговаривали они стоя, потому что третьего стула не было. Вид у рыженькой был нездоровый, на лбу приклеен пластырь. Мне хотелось, чтобы она поболтала подольше и отвлекла Марту от ее подозрений. Хотел даже уступить ей стул, но она ушла, не обращая на меня внимания.

Я знал, что Марта вернется к тому, на чем мы остановились, но все-таки спросил:

А кто эта девушка?

— Зовут Гертрудой, — ответила она. — Так, не отвлекайся от темы.

— Разве у нас есть особая тема?

Она кивнула. И тут же заявила, что готова выложить все начистоту. Итак, странности начались ровно пять дней назад, а именно в прошлое воскресенье, когда мы договорились встретиться на даче. От нее не укрылось, насколько я был тогда растерян. Но вопросов она нарочно не задавала, считая, что я заговорю сам, однако теперь уже в это не верит. И раз я ничего не рассказываю, а, наоборот, молчу как рыба, ей приходится самой додумать всю историю.