Юрек Бекер - Дети Бронштейна

— Минге говорит, я буду занята десять дней, но может получиться, что и все четырнадцать, — продолжила Марта. — Даже в худшем случае это деньжата, три тысячи! Что скажешь?

— Вот не знал, что ты рвешься к большим деньгам, — ответил я.

Она провела ладонью по моему лицу, как по доске, с которой надо стереть лишние слова. Я сжал ее руку, а она сказала:

— Значит, пришло время узнать меня по-настоящему.

Марта захлопнула тетрадь на столе, не надо мне дальше читать. Но я и не рвусь к чтению, покуда она сидит у меня на коленях, сроду никто так не радовался, как я, что его отвлекают. Обняв ее, я предоставил ей самой определить степень нашего благоразумия. Несколько минут все было замечательно, но затем она, подарив мне прощальный поцелуй, просительно посмотрела на дверь. Я спросил, не пора ли выйти и поздороваться с ее отцом, она сочла эту идею блестящей.

Когда я вернулся в комнату, Марта стояла у окна с раскрытым сценарием в руках. Зачитала мне сцену, где Рахиль забирают в гестапо. Спросила, каково мое мнение, а я ответил, что в этих делах не разбираюсь. Она кивнула, будто я своим ответом попал в точку. Тут вдруг мы оба заметили, что на полу валяются мои ботинки и носки, и удивились, как это я вышел к родителям босиком. Ничего нового в той сцене нет, еще бы их не арестовали, кто бы ждал другого.

Марта рассказала, что никогда не получила бы такого предложения, если б Минге с ее отцом не были знакомы многие годы. Но Минге повезло, у нее случайно обнаружился талант. Она пыталась сделать вид, будто говорит о чем-то несущественном, но я понимал, насколько это серьезно.

И вдруг почувствовал усталость, мозг срочно потребовал отдыха. Над чем он только не работал в школе, дома, в лесу, а теперь еще и здесь, каких только решений не принимал! Мозг приказал мне завалиться в постель, и я послушался.

— Тебе нехорошо?

— Кажется, да, — признался я.

Марта не испугалась. Я видел у окна ее силуэт, пока не закрыл глаза. А тогда она подошла ко мне, пальцами коснулась висков, гладила их, нежно, круговыми движениями, чтобы ободрить меня или убаюкать. Поразительно, как она позволила заморочить себе голову. Перечислила десяток причин, отчего ее ангажировали на эту роль, но упустила самое очевидное: именно так господин Минге представляет себе красивую еврейку. Понимаю его, молоденькие еврейки — большая редкость, а тут Марта к нему в дом, как снег на голову.

Ни слова я не сказал, я в последнее время стал просто мастер хранить молчание, да тут еще и усталость. Марта села на кровать, не прекращая нежно водить пальцами по моим вискам, и, наверное, склонилась ко мне лицом, я чувствовал ее рот, ее запах. Но не пошевелился и глаза не открыл: пусть все останется как есть.

***

Мы с Рахелью Лепшиц поднимаемся на чердак развешивать белье: с большими вещами ей одной не справиться. Сначала протираем веревки, потемневшие от чердачной пыли. С отцом мы никогда не стирали сами, все наше барахло отдавали в прачечную — непозволительная роскошь. Сегодня я уже пережил одно разочарование, чего и следовало ожидать.

Утром я поехал в университет на собрание, там сообщил, что нуждаюсь в жилье, и ответственный за это сотрудник устало предложил поставить меня в очередь на общежитие для студентов. Обещание не очень обнадеживающее, но я на всякий случай согласился. Однако он, заглянув в документы, рассмеялся: мол, я живу в Берлине, а общежитие предназначено для кого угодно, только не для берлинцев.

Я: Но мне негде жить!

Он: Где же вы сейчас проживаете?

Я: У чужих людей.

Он: Снимаете?

Я: Ну да.

Он: Почему бы вам у них не остаться?

Впрочем, все это не важно, просто университет не отвечает за такие случаи, как мой, и мне надо, наверное, обратиться в жилищное управление. Я замешкался, переставляя стул для посетителей, тут он еще сказал:

— Исключение! Все хотят в порядке исключения!

Сначала мы развесили мелкие вещи, все по отдельности и поближе одна к другой, чтобы оставить место для простыней и прочего постельного белья. Вдруг вижу, Рахель бросила работу и уставилась на меня, с чего бы? Понял и с трудом сдержал улыбку: случайно я вытащил трусики Марты. Рахель заметила и подумала: «Бедный мальчик, каково ему сейчас!» Так мне и не пришло на ум, кто бы помог в поисках жилья. Одно только радует: не далее как вчера я принял решение искать квартиру, а сегодня уже реально ищу. При моих обстоятельствах это фантастическая скорость.

Она все вздыхает, давно я не слышал таких вздохов, то и дело поглядывает на меня, расправляя мужнины рубашки. Никак не пойму, отчего Рахель и Хуго Лепшиц именно меня желают видеть в зятьях. Оттого, что я им просто симпатичен? Оттого, что я получил кое-какие деньги по наследству? Оттого, что предвидят: Марта притащит к ним не еврея, другого? Оттого, что я тут, при них? Смотрю, Рахель роется в корзине с мокрым бельем, выискивает вещицы, которые могут меня расстроить. Веревки натянуты так, что между постельным бельем и полом расстояние не больше ладони. Предлагаю выжать крупные вещи, чтобы уменьшился их вес, но Рахель отказывается: не важно, какой промежуток, главное — он есть. Кто мне помешает их навещать, когда я поселюсь в другом месте, по Рахели я особенно буду скучать. Повесив последнюю простыню, мы еще постояли. И переглянулись, словно убеждая друг друга, что большого несчастья все-таки удастся избежать.