* * *
«Войдите!» — слышит Маат голос директора. Директор существует вне времени и пространства, на дверях его кабинета ручки из золота. На столе, из-за которого он выходит, нет следов ни пыли, ни работы. С распростертыми объятиями он спешит навстречу Маату, а с колосников опускается вниз заботливая мина и приклеивается к его лицу. Маат бледнеет. Руки за его спиной вцепились друг в друга и не расцепляются. Директор вырастает перед глазами Маата как огромная тень.
«Моя поясница, — думает Маат, — моя больная поясница». В одном месте его позвоночник пригвожден недремлющей болью. Это свернувшаяся в комок боль, белый колючий морской конек, бросивший якорь между его позвонками. Он раскачивается туда и обратно, и кажется, ждет лишь небольшого толчка, чтобы отправиться в свободное плавание. Он крошечный. Это то, с чем Маат появился на свет.
Как летят годы! Как летят годы! Крылатые слова, крылатое время!
Маат знает дни, которые спят, повиснув под потолком, пока их не напугают до того, что они взлетают и от возбуждения вцепляются ему в лицо. Эти дни непредсказуемы. Под их натиском у Маата выпадают волосы.
Как летят годы! Как летят годы.
— Здравствуйте, — говорит Маат.
На лестничной клетке, по дороге к директору, он тренировался говорить «здравствуйте». Маат покрывается холодным потом. Его руки тяжелеют так, будто хотят вывалиться из суставов. Директор усаживает Маата на стул. Настенные часы отбивают время. Маат чувствует, как коварный морской конек опять начинает раскачиваться. Маат не привык сидеть на стуле.
— Скоро исполнится сорок лет! — восклицает директор. — Мой дорогой, скоро исполнится сорок лет, как вы пришли в наш музей! Я как сейчас вижу вас, тогдашнего: вы еще не были, так сказать, застывшей скалой. Вы с самого начала знали, что вам нужно. Оцените сами свои возможности, сказал я тогда. Вы оценили правильно. Бронированная дверь нашего музея распахнулась перед вами. И вы пропали в Средневековье, чтобы не выходить оттуда вплоть до сегодняшнего дня. Недавно, — говорит директор, — я увидел вашу несчастную спину. Но вы еще раз повернулись и на ходу проделали странную вещь: это выглядело так, Маат, как будто вы хотели благословить меня.
Маат видит самого себя, идущего на руках и глядящего на солнце до тех пор, пока лица людей не превращаются в светлые пятна. Он видит себя, пытающегося ухватить ветер, большой орган ветра и исполняющего на нем прелюдии и фуги облаков, которые проносят над землей свои нежные белые животы. Они развеваются в разные стороны ветром и никогда не стоят на месте.
— Мой дорогой! Вы всегда верны себе! Находка для нашего заведения! Теперь у нас с вами не будет ни мыслей, ни забот, ни иллюзий.
Тень директора ложится на Маата. Маату кажется, что он видит обугленные пни. Директор жестикулирует и скалит зубы. Он говорит, что заслуженный отдых сегодня близок Маату, как никогда прежде: рукой подать.
Маат видит остановившийся кадр. Директор поднял руку в дружелюбном жесте мясника. «Вот сейчас, — думает Маат, — он отрубит мне голову, и я за долю секунды истеку кровью».
* * *
— Сорок лет, — говорит директор, — сорок лет в пустыне Средневековья. — Он смеется. — Вы должны томиться голодом и жаждой.
Он раскрывает руки. Маат осознает, что директор предлагает ему две опечатанные пачки денег. Они кажутся Маату камнями.
— Доставьте себе удовольствие, — говорит директор.
Глаза Маата расширяются. Крылья летучей мыши затмевают небо.
— Маат, — говорит директор, — я должен сказать вам еще кое-что.
Маат видит самого себя. Он идет по мягко поднимающемуся желтому холму. Бросает деньги директора в шляпу слепого. На горизонте высится музей. Все дорожные указатели направлены в его сторону. Музей, спокойно раскинувшийся на отливе утра, ждет Маата. Он откусывает кусочек от большого красного солнца. Он наденет свою служебную форму, которая укутает его, как давным-давно возникшая мантия земли укутывает ее ядро.
— Кругленькая сумма, — говорит директор. — Я вижу, — говорит он, — что вы на седьмом небе от такого неожиданного счастья. Маат, — говорит он, — дверь темницы распахивается перед вами. Вы свободны.
* * *
Маат видит, как на лицо директора наплывает лицо дикторши. Ее волосы приглажены. Ее губы шевелятся. Она рассказывает о счастье.
— Счастье, — говорит она, — теперь проживает в большом зале. Оно любит играть, — говорит она, — оно не витает в облаках и может прикатить к любому, кто его заслужит. В вашей гостиной, говорит она, счастье будет чувствовать себя как дома.
Читать дальше