Александр Бялко - Роман с физикой, или За всех отвечает любовь

Взгляд его упал на книжную полку. На видном месте стоял учебник сталинской философии. Его фамилия была второй в списке авторов. Ему стало стыдно. Хорошо еще не он первый в списке, а Афанасьев, а иначе бы был совсем позор.

Тут он почувствовал, что хочет есть. Сработал рефлекс – как пришел домой, пора ужинать. А, кроме того, он не ел уже сутки. Последний раз что-то ел в прошлой жизни. Он открыл холодильник. На него глянула оттуда убогая пустота. Кастрюлька с пустыми щами и тушеная капуста – вот весь рацион профессорской семьи. В хлебнице – кусок черного хлеба и все.

Чтобы не объедать семью он стал есть черный хлеб с солью, как в голодные послевоенные годы.

В дверь позвонили. Вот и все – сказал философу его внутренний голос. Вспомнилась Люба, вспомнилась дочка, потом с ужасом и стыдом он понял, что не знает, есть ли у него дочка в этой жизни. Потом вспомнились сургучные печати на комнатах, где когда-то жили враги народа. Подумалось, что и его дочка будет всю жизнь ходить мимо опечатанной двери отца – врага народа. Открывать не хотелось. Глазков в дверях тогда еще не было. Черного хода или пожарной лестницы тоже не было. Не открывать, все равно сломают дверь. Надо было открывать.

Изотов мужественно подошел к двери и спросил:

– Кто там?

– Папа, это я из школы пришла, – ответил знакомый голос.

Тут Изотов и понял, что даже не подумал о дочке. Ее ведь могло бы и совсем не выть в сталинской эпохе. Первым делом, как он вошел, надо было посмотреть комнату дочки, что она, как она. Проблемы с Любой начисто отбили способность соображать.

Изотов открыл дверь и внимательно стал рассматривать дочь. Она же легко впорхнула в дверь и поцеловала отца.

– Здравствуй, папа!

– Здравствуй... – Изотов запнулся. Он не знал, как они назвали дочь при Сталине.

Дочка бросила портфель и, не раздеваясь, побежала на кухню.

– Я за хлебом сбегаю. Сейчас мимо школы шли, – заняли очередь.

– Деньги есть? Я зарплату получил.

– На хлеб возьму из коробки. Надо быстрее в булочную, а то все белый разберут.

– Почему? – не понял Изотов.

– Приезжие разберут, – пояснила дочь. С тех пор, как Сталин разрешил белый хлеб печь только в Москве, все и везут белый из Москвы.

Теперь Изотов понял, почему у белорусского вокзала все были с батонами.

А ты почему так рано? – спросила она, вернувшись с кухни. Изотов продолжал разглядывать ее.

– Заболел. Плохо себя чувствую.

– Выпей аспирин и ложись, – по взрослому серьезно вдруг сказала она.

– Обязательно лягу, ты ключи возьми.

– Возьму, чтобы тебе с кровати не вставать.

– Хорошо, милая, иди.

Дверь за дочкой захлопнулась. Изотов снова задумался. С философской точки зрения он знал, что в любви дети получаются красивее. Умные и красивые родятся только от настоящей любви, а не оттого, что у кого-то что-то чешется между ног. Сейчас он видел это своими глазами. У него подрастала красавица. На одежду Изотов обращал мало внимания, только как на знак социального статуса. Но тут нельзя было не заметить, что девочка одета хуже и вообще, он вспомнил, что, проходя по улицам – одеты все были очень плохо.

Изотов полез в шкаф, где обычно были таблетки. Они были на месте, только лежали не в коробке от французских конфет, купленных в заказе, а в советской коробке от конфет Рот Фронт.

(То, что я тут написал поймет только живший в те времена. Слово заказ в русском языке имело совсем другое значение. Заказами назывались продовольственные наборы, которые продавали по предприятиям. Из чего состояли эти пайки и как они доставались народу, кто их делил, коротко не расскажешь. Это можно целую книгу написать.)

Изотов зачем-то взял таблетку аспирина и выпил. Он понимал, что голова у него болела и не соображала совсем не от простуды. Посидев еще немного, он понял, что не спал уже целые сутки, а может быть и целых двадцать пять лет. Он подумал о Боркове, которому, наверное, сейчас санитары колют какое-нибудь ужасное лекарство. Опять подумал о Любе, замужней даме, пошел в спальню, лег на неразобранную кровать, сверху накрылся легким одеялом и заснул.

Проснулся он от поцелуя жены.

– Совсем плохо? – спросила она.

– Не заразись, смотри, я что-то простудился.

– Раздевайся и ложись, как следует. Завтра врача вызову.

Изотов стал раздеваться, искоса поглядывая на жену. Жена была та же. Даже симпатичнее. Это явно была счастливая замужняя женщина в расцвете лет. И слепому было видно, что они жили с ней дружно и в любви. Но Изотов видел только ту женщину, которая в прошлой жизни десять лет каждый день пилила его. И напрасно пила! Зря! Не справедливо, как он понял.