Дорис Лессинг - Золотая тетрадь

Жирная черная линия поперек страницы.

Де Сильва с Цейлона. Молли с ним дружила. Мы познакомились давным-давно, у Молли дома. Несколько лет назад он переехал ß Лондон, он занимался журналистикой, перебивался кое-как. Женился на англичанке. Он впечатлил ее на вечеринке, поразил своими голодными и саркастичными манерами; он отпускал шутки о разных людях, весьма удачные и остроумные, жестокие, но удивительно бесстрастные. Когда я вспоминаю тот вечер, я вижу, как он стоит в сторонке, как, улыбаясь, на всех смотрит. Он жил с женой в малюсенькой квартирке, гостиная, она же — спальня, спагетти-жизнь журналиста, живущего не в гуще, а где-то на окраине своей профессии, у них был маленький ребенок. Поскольку у него не получалось заработать на жизнь здесь, он решил вернуться на Цейлон. Его жена не хотела туда ехать: он младший сын в знатной семье, очень снобистской, родные не одобряли его брака с белой женщиной. Он убедил свою жену вернуться с ним туда. Его семья не приняла его жену, поэтому он снял ей комнату, и половину времени он проводил с ней и с ребенком, а половину — со своей семьей. Она хотела вернуться в Англию, но он ей говорил, что все наладится, и он уговорил ее родить еще ребенка, хотя жена и не хотела. Как только народился этот второй ребенок, он тут же улетел.

И вот неожиданно Де Сильва позвонил, он спросил Молли, а Молли не было. Он мне сказал, что приехал, потому что «выиграл пари в Бомбее и в результате получил бесплатный билет в Англию». Позже я узнала, что это неправда: он поехал в Бомбей в командировку, как журналист, а там, повинуясь внезапному импульсу, занял денег и улетел в Лондон. Он надеялся, что Молли, у которой он в прошлом одалживал денег, поможет ему и сейчас. Молли не оказалось, поэтому он попытал счастья с Анной. Я ответила, что сейчас у меня на это денег нет, что было правдой, но, поскольку он сказал, что несколько выпал из местной жизни, я позвала его на обед и пригласила еще нескольких своих друзей, чтобы представить их друг другу. В тот день Де Сильва не пришел, а позвонил через неделю — смиренный, по-детски простой, извиняющийся, — чтобы сказать, что его депрессия была настолько глубока, что он не был готов к встрече с новыми людьми, что в тот день он «никак не мог вспомнить мой телефонный номер». Потом я встретила его у Молли, которая уже вернулась. Он снова был самим собой: хладнокровный, отстраненный, остроумный. Он устроился работать журналистом, тепло говорил о своей жене, которая «вот-вот к нему приедет, может быть на следующей неделе». Именно в тот вечер он уделял мне знаки внимания, а я сбежала. И у меня имелись для этого основания. Но страх мой не имел логической подоплеки, это было бегством от мужчины как такового, и именно поэтому, когда Де Сильва позвонил мне на другой день, я пригласила его на ужин. По тому, как он ел, я поняла, что он недоедает.

Он забыл, что раньше говорил, якобы его жена приедет «может быть на следующей неделе», и теперь он говорил, что «она не хочет уезжать с Цейлона, где очень счастлива». Он говорил это отстраненно, словно прислушиваясь к тому, как звучат его слова. До этого момента мы с ним все время общались довольно весело и дружелюбно. Но упоминание жены внесло какую-то новую ноту, я ее почувствовала Он постоянно бросал на меня хладнокровные, изучающие, враждебные взгляды. Враждебность не была связана со мной лично. Мы перешли в мою большую комнату. Он пружинисто расхаживал по комнате, настороженно склонив голову набок, словно прислушиваясь к чему-то, бросал на меня быстрые, безличные, заинтересованные взгляды. Потом он сел и сказал:

— Анна, я хочу рассказать тебе кое-что. Нет, ты просто сиди и слушай. Я хочу тебе кое-что рассказать, и я хочу, чтобы ты просто сидела и слушала, и ничего не говорила.

Я сидела и слушала, впав в податливое и пассивное состояние, которое теперь меня пугает, потому что я знаю, что мне следовало сказать «нет» сразу же и именно в тот момент. Ибо во всем этом чувствовалась агрессивная враждебность — не имеющая ко мне лично ни малейшего отношения. Воздух был буквально пропитан ею. И Де Сильва мне рассказал, отстраненно, невозмутимо, улыбаясь, наблюдая за выражением моего лица.

Несколько дней назад, вечером, он накурился марихуаны. Потом он вышел на прогулку, где-то в Мейфэр, — «знаешь, Анна, эта атмосфера богатства и порочности, ты буквально чувствуешь запах денег и разврата. Меня это влечет. Я там иногда гуляю, и я вдыхаю запах порока, это меня возбуждает». На одной из улиц стояла девушка, он сразу к ней подошел и сказал: