Вениамин Чернов - Разрозненная Русь

...Еще немного и они - дома. Протас брал с собой Пиляма, чтобы посмотреть ближние охотничьи угодья - петли, капканы, ловушки на куницу, - всё: последний раз, скоро куница уйдет линять и мех будет не тот.

На дальние охотничьи угодья ушли молодые (Протас Назарыч приболел), а Булгак с большой ватагой - они уже не будут охотиться - ушел к дальним северным жителям, чтобы "взять с них дань..." Скоро и они должны вернуться. В городке оставались женщины, дети, да человек 20 сторожей с дедом Ведуном - Славатой.

... - Однако, гарью пахнет, - Пилям (он 6-й год жил вместе с семьей, построив рядом с поселением полуземлянку) остановился, ощерился, показывая желтые зубы, - борода, брови рыжие (на мохнатой шапке снег, попадавший с веток), сузил зеленые глаза - в них вопрос и немного испуг - смотрел на старшину: ждал, что тот скажет.

- Всего три дня и ночи нас не было - что за это время может случиться? Жгут, наверно, костры или ямы смолокурные - готовятся, - правда, рановато еще.

- Моя чует, когда костра али печь жгут, - обиделся охотник.

- Протас знал, что нюх у вятчан собачий, - Пилям не мог ошибиться. Забеспокоился, перекинул с плеча на плечо мешок со свежими (тяжелыми) шкурками, махнул рукой ему:

- Давай побыстрее!.. Вон с той опушки уже будет видно...

- Ах ты, Господи!.. - Протас увидел: полуобгорелый, полуразрушенный городок - даже свежий снег не прикрыл то, что было сделано с Ушкуями.

- Азырень!.. Кереметь!.. - с гортанными выкриками Пилям, бросив мешок, скинув с ног лыжи, кинулся бежать к своей полуземлянке.

Протас Назарович подобрал его мешок и через сломанные ворота вошел в то место, где был городок. Все мертво, только около его обгорелой избы был сооружен шалаш - из бревен, досок, сверху укрыть ветками - рядом кучей лежала мороженая рыба (человеческие следы от нее до входа в шалаш). Он откинул полог из холста, шагнул внутрь: вокруг потухшего, но еще горячего костра (видны были, когда зола-пыль сдувалась, обнажались красные угли), сидели в полушубках трое. Пахло печеной рыбой.

Старшина новгородских ушкуйников в жизни многое видел и поэтому ничему не удивлялся, но что он увидел - поразило: двое держали третьего и, хохоча, толкали в рот, забивали ладонями рыбу (как потом выяснилось, мороженную - лишь с боков чуть обваренную на углях)... "Что такое?!.. Кому это?!.." - Протас еле узнал Славату, которому запихивали очередной кус рыбины, - так он изменился: смертельно уставший, седовласый ("За три дня поседел!"), престарелый старик... Два ушкуйника-сторожа (он узнал их), сошедших с ума продолжали насильно кормить деда Ведуна-Славату, задыхающегося (видно было, что у того уже и сил нет, чтобы срыгнуть), безжизненно повисшего на их руках, и снова гоготали...

Старшина бросился на них, вырвал старика. Два безумца опешили вначале, но потом один схватил нож, которым резал рыбу, замахнулся... Протас громко крикнул - приказал положить нож, первый хотел было подчиниться, но второй страшно заорал на товарища:

- Это опять они!!! Теперь уже за нами! - и кинулся на стоящего у входа (он только что вошел) Пиляма с секирой в руках, - хруст - стук разрубленного тела и окровавленный труп упал на горячую золу...

Оставшийся безумный ушкуйник закричал дико, кинулся бежать - столкнул Протаса, держащего в руках деда Славату, схватил, приподнял и бросил в сторону Пиляма, и, оторвав холст, закрывающий вход, вылетел из шалаша...

В какое то время все трое лежали, прислушиваясь к удаляющемуся дикому крику - вою, пока его вовсе не стало слышно...

Протас Назарыч встал, хотел поднять Славату, но не смог.

- Помоги, - к Пиляму. Тот полуоглушенный, покачиваясь, подошел, помог поднять и положить деда на лавку. Славата замычал, схватился руками за живот, попросил слабым голосом:

- Помогите, ребята, на бок уложиться мне... Ну вот, теперь полегчало... Дураки, решили меня покормить, чтобы я не умер, но теперь мне и в самом деле - смерть: два дня мне пихали сырую рыбу - вон как пузо раздуло!.. О Бог мой, но я все равно бы умер, - разрыдался как ребенок (Протас не видел его не только плачущим, но и слабым), - труд всей моей жизни!.. Все пропало... Нигде не трогают ученых и купцов, а тут в дикой стороне!..

Попросил вина, но не было даже и медовухи. Увидев, как Пилям занес хворост, вновь заговорил:

- Не надо: не разжигайте огонь - пусть будет холодно... Переверните меня на другой бок.

Ему помогли лечь на левый бок - лицом к Протасу. ("Господи, как Славата изменился: не просто состарился!..") Дед Славата смотрел обесцветившимися мутными глазами, вновь заговорил слабым голосом, но - своим, обычным: