Вениамин Чернов - Упреждающий удар

Ссылаясь на хозяина-боярина, родственника воеводы, ее не пустили. Сторож-воротник вытолкал со двора, закрыл за ней крепкие, укрепленные и одновременно украшенные бронзовыми гвоздями ворота...

Глядя на золотистые широкие шляпки гвоздей, вдавившиеся а почерневшее дерево, она зло подумала: "А гвозди-те тятенька ковал!.. Как это боярин, для которого столько - не перечтешь - сделано моим отцом, не хочет выслушать меня - дочь его?.." И она, пересилив робость, снова застучала в ворота подвешенной на льняной веревке колотушкой.

Открыл тот же мужик-увалень. Увидев Фотю, его сонное рыжебородое лицо проснулось, сделалось недовольным.

Она не дала опомниться, - резко оттолкнув: "Пусти, нечистый дух!.." - пробежала мимо растерявшегося сторожа, вбежала в сени...

На шум вышел сам Арсентий, родной сын покойного боярина, дяди Константина Юрьева.

- Не помочь уж ему, - спокойно-грустно ответил он ей на просьбу пустить к умирающему.

Фотя плохо видела лицо боярина в сенных сумерках, но чувствовала - не рад он ее приходу, не хочет помочь больному родственнику...

Только на следующий день, перехватив Афония Пожняка и убедив его, что вылечит воеводу, смогла пройти к Косте...

И вот через несколько дней лечения, когда ему полегчало, она радостная, счастливая, играя синью глаз, в праздничном сарафане сидит напротив Константина Юрьева. Одни в опочивальне, тепло, светло. Пахнет ладаном, сухими травами.

Улыбаясь и блестя ожившими глазами, сидит воевода на постели, укрыв ноги медвежьей шкурой.

- Опаси и сохрани бог тебя и отца твоего за помощь! Пусть у него нога заживет быстрее... Чем это меня лечила?

- Сушеными слизь-губами 42... Отец в прошлом году, когда ребенки болели, у коми-зырян на ножи выменял - они только знают те губы-то... Остались - я и принесла...

- Может, чем помочь тебе... Отцу твоему - дяде Устину? Знаю, трудно тебе...

- Ничо нам не надо - лишь бы ты, воевода, здравствовал...

- Подойди-ко, Фотенька, облобызаю тебя... Что закрестилась? Как сестру... как мамочку-нянечку... Я ведь не татарин или латынянин, а православный русский, душа моя чиста - не погана сладострастными грехами...

Фотя некоторое время молчала. Постепенно кровь-стыдоба отошла с лица, а потом она начала бледнеть, заметное дрожь-волнение пробежало по телу женщины, остановилось на длинных пальцах, заставляя их плясать. Зрачки сузились, в глазах тянущая синь. Спросила-прошелестела темно-вишневыми губами поводя ноздрями:

- Костя, ты много читал; помню, и меня этому учил, а я вот.. дети пошли, муж погиб - некогда... Почему же им можно женатых любить - нам нельзя?..

Теперь смутился Константин Юрьев, перевернулось сердце: "Такая же красивая!.. Эх, не был бы я сиротой - (мать умерла вскоре после переезда на Вятку) - женился бы тогда на ней! - забилось сердце от детских, юношеских воспоминаний, вспотел: - Господи! Что это я - у меня ж жена, ребенки!.."

- Как можно!.. Татар и латынян с нами, русскими, сравнивать. Первые дики и из-за слабоумия хитры, жестоки... Латыняне - древней культуры, но весь ум, знания тратят на то, чтобы обманывать бога, а потом грехи замаливают, нанимают богослужителей, - те молятся за них... К стыду великому и у нас, среди житьих людей, появляться стали эдакие... Так истинно русский человек, православный, никогда не поступит. Да что там - зверь и то чище, чем они - себялюбцы, - без семьи не плодит детей, не блудит, ребенков своих не бросает... Таких на свет бог выпускает по ошибке...

Фотя закрестилась.

- Страшно, бога хулишь - он не может ошибаться! - она покосилась на серебряные оклады икон в углу, затеребила красный сарафан.

- Нет, я истину глаголю, - Константин прилег, - а это благо - не грех. Только на истине и правде мир держится... Богохульникам, как бы они ни хитрили, ни молились, бог никогда не простит на том свете...

Мы целомудрый народ - от дедичей и отчичей оно идет... Культура наша от древних эллинов... Вот послушай (за слюдяным окошечком стало темно, Фотя зажгла свечу): в "Повести о разорении Рязани Батыем" рассказывается про то, как попросил поганый идол у князя Рязанского сестер и дочерей, а за это обещал не воевать его... Послал князь к Батыю с богатыми подарками сына своего Федора. "Дай мне, князь, познати жены твоя красоту", - теперь уж молодую княжну Епроксию потребовал у Федора татарин. Русский князь - сын русского князя - засмеялся и ответил: "Неприлично нам, православным, тебе, нечестивому царю, жен водити на блуд... Одолеешь нас, мужей русских, то и женами нашими будешь владети..."