Маргер Заринь - Фальшивый Фауст

У Кристофера сперло дыхание, однако он заставил себя сдержаться. Надо было выждать, пока Маргарита перездоровается со всеми и займет место. Она была одета б короткое черное вечернее платье, вокруг шеи двойная нитка жемчуга, на плече желто-красная искусственная роза. Поэтесса двигалась свободно и властно, нарочно выставляя напоказ свои стройные необычайно красивые ноги. Госпожа была уже не так молода, глаза ее казались темными, чуть печальными, зато губы по-прежнему растягивались в соблазнительной улыбке, обнажая при этом два белых зуба. У Кристофера просто сердце обмерло, эту улыбку он так хорошо знал. Она едва ответила на его приветствие издали, села рядом со смуглым художником-графиком, который рисовал виньетки для ее первого сборника, весело, даже фамильярно поздоровалась с ним и умолкла. Хозяин дома попросил начать.

— Соната в трех частях, которую я назвал «Сарказмы», — говорит Кристофер. — Часть первая — «Самоистязатель».

Марлов начинает mezza tasto, как далекие колокола, гудит мотив Джона Булла. Маргарита должна вспомнить: этот вирджинал он играл ей много раз, теперь мотиву дана иная задача — создать фон, над ним, словно крик, раздается речитатив, фраза из двенадцати тонов, она повторяется назойливо и безжалостно. Затем акцент! — и музыка рассыпается. В следующее мгновение тот же душераздирающий крик поднимается из среднего регистра, вламывается в басы, как пламя перекидывается на дискант, — и больше не удержать его.

Доводилось ли вам когда-нибудь лицезреть полунатуралистические полуфантастические мясницкие картины Сальвадора Дали? Точно скальпелем художник разделывает живую плоть, вскрывает грудную клетку, препарирует сердце по жилочке, по волокну. Лишь бы было больно! Так обращался Кристофер со своим сердцем…

После первой части слышится одобрительный шорох, маститые старцы оживились.

— Ишь прохвост какой!

Кто-то со звоном роняет чайную ложечку. Тс! В этом салоне подают лишь чай и малюсенькие-премалюсенькие сандвичи, которые подцепляют палочками…

Вторая часть — «День набитых утроб».

Отвратительный пляс. Карикатура на шестнадцатый век, в которой обрисованы типы лондонского дна: мерзкие оскаленные рожи, слышатся характерные приемы моресок — закончился пост, толстопузые ногтями хапают свиной студень, все жрут, жрут, жрут!

Слушателю, который догадался бы, что в качеств материала здесь использован деформированный и изувеченный до неузнаваемости ригдон Вильяма Бёрда, следовало бы вскочить на ноги и крикнуть с негодованием: пощадите вирджиналистов!

В перерыве две экзальтированные художницы не могут сдержать стона, Маргарита сидит, закрыв глаза ладонью, Кристофер боится глянуть в ее сторону.

— Третья часть — «Голодающие получают пятилатовый сребреник».

«Пустыня… бескрайняя пустыня. Ничего победного ничего бетховенского. Отощавшие люди вопиют, падаю на колени, простирают с мольбой руки. И глядишь, на ними начинает реять господь бог. Он дарит каждому по пятилатовому сребренику. Голодающие падают ниц, посыпают головы песком. Людишки испускают дух, но у каждого в руках сверкает пятилатовый сребреник» — эти слова Кристофер прочел как эпиграф к последней части.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

К молодому гению ринулись седовласые мудрецы одни обнимали, другие трясли руки, третьи, наоборот были сдержаны и скупы на похвалу. Как-никак здесь собралось общество, которое могло себе позволить сказать в глаза то, что думало.

Некоторые заявили: Кристофер превзошел все, что до сих пор создано в латышской музыке. Старые ве́жи, однако, сошлись на том, что он, конечно, крепко лягнул Юрьяна и Мелнгайлиса, но ему еще далеко до Яниса Залитиса [25] Янис Залитис (1884—1943), Эмил Мелнгайлис (1874—1954), Андрей Юрьян (1856—1928) — известные латышские композиторы. . Сдержанные и скупые на похвалу, в целом оценили работу Марлова как шаг вперед, но выразили сомнение, нуждается ли музыка в подобной литературности, музыка должна говорить сама за себя. Может, основу «Сарказмов» легло какое-нибудь автобиографиеское переживание? Откуда взялись столь странные названия частей?

— Нет, нет, — поспешил ответить Кристофер.

Маргарита в разговоры не вмешивалась, к Кристоферу не подходила, сидела и точила лясы с чернявым графиком.

Затем поднялся Олаф Заляйскалн — и салон притих. Он-де проскандирует поэму, которую отверг старохозяевский литературный журнал.