Василий Швецов - Горькая новь

-Да что же ты сукин сын не поглядел, ведь я перед отъездом засыпал молоть пудовку пшеницы! И побежал сам. А там жёрнов, не торопясь, пережевывал последнюю горсть зерна.

При мельнице Тоболова была и крупорушка. Все расчёты постройки и оборудование составлял сам Степан Васильевич. Всё деревянное делал своими руками, только заказывал необходимые железные детали кузнецу. На крупорушке чаще всего обдирали ячмень на кашу, реже овёс. Просо сеяли очень мало, а гречиху совсем не сеяли. И всё равно крупорушка работала и зимой и летом без простоев.

Лет шестьдесят тому назад по сёлам ездил на своей немудрящей лошадёнке бийский прасол Павел Колосов. Едет по селу и кричит: "Кому топоры, ножовки, серпы, литовки!" Всё у него разбирали крестьяне, но большинство в долг и он давал, верил. Это весной, а осенью платили в два раза дороже, но зато было взято в долг, вовремя Интересно было смотреть на мужика, когда он выбирал литовку, у этого ли прасола, или в лавке своей артели. Постучит по ней и приложит к уху - проверяет звук, мягкая, или жесткая. Послюнит да ещё подует, долго ли продержится пар - тупая будет или острая. И вот где - либо под крышей, старик хозяин обстругивает поглаже литовище, насаживает литовки, примеряет и закрепляет ручки, усаживается и начинает отбивать и править косу. Приготовлены и вилы двух и трёх рожки, стоговые и полустоговые, а также несколько копённых. Заглядывают сюда и бабы - им чтобы грабельки были полегче, да поглаже.

Всё село, как бы сговорившись, за неделю до Петрова дня, едет косить. К этому времени трава "упорела", впитала в себя все соки. По логам, ключам, гривам виднеются белые палатки - это пристанище косарей. Здесь они будут есть и спать, пока не закончат всех работ на участке. Ежедневно растут валки поваленной травы. Вот всей семьёй, один за другим в шесть рядов идут Медведевы. Блестят на солнце косы. Рядом семья Швецовых, учит отец нас с сестрой косить. К обеду идём на ключ с братишкой, маленьким неводком ловим хариусов. Приносим матери полную торбочку, вот и уха. С нашей палаткой по близости соседская. У Менукова в полторы сажени прокос, за ним не отстаёт его жена Татьяна и, действительно, что взмах, то копна, только диву даёшься, есть же такие женщины. Стемнело. На таганке варится чай и каша. Поужнали. Вот послышались стройные голоса песни: "Солнце всходит и заходит..." - это поют Михаил Паклин с тремя дочерями. В ответ на высокой ноте вступает мой отец, мать подхватывает дискантом. И так полтора - два часа во всех концах льются весёлые или грустные мелодии. Но веселее всех на покосе было у Фрола Кобякова четыре его дочери Анна, Аграфёна, Василиса и Александра вечерами до полуночи в четыре голоса пели частушки и проголосные песни. Ездили и мы к ним, и ребята, и девчата с ближних и даже дальних покосов. Молодость брала своё, день в работе, а потом до полуночи ещё и песни поёшь. Неделя кончается, в субботу пораньше все едут в баню домой. А в воскресение утром из - за Будачихи выплывает солнце, на небе ни облачка, сегодня всей семьёй едем за ягодами.

В понедельник снова ранний подъём, отец посылает в поле за лошадями. На одном из наших коней на шее ботало, звон своего, знал каждый хозяин. Поднимаешься в гору полусонный, росистая трава по пояс, начинается новый день. И снова не только по Панову логу, а везде сверкает сталь литовок. Не скошенной травы становится всё меньше и меньше, поле словно выбрито, обкошены каждый куст, пенёк, и муравьиная куча. У отца острая коса, а в длину чуть не в два аршина. Моя всего лишь две с половиной четверти, но резала траву тоже хорошо, и точил её я сам и был рад, что научился косить. Не одна литовка была изломана о сучки и камни, зато была работа кузнецу, только успевай, клепай и сваривай. Ну а камни из года в год выносили хозяева со своих угодий.

А тут и гребь поспела, иногда весь день сгребают в валы, складывают в копны. Таких копён, каждая центнера по два, наделают с полсотни, а утром до завтрака их свозят и смечут в зарод. И снова сгребают в валки и после обеда сено на волокушах свозят и соскирдуют. В скирде бывает от двух до четырёх примётков каждый по двадцать - тридцать центнеров. Уберут один покос, переезжают на другой. Трудоёмкая это работа, каждый центнер поднимался на руках не единожды. Надо сложить в копны, потом в скирды, потом свозить домой, да ежедневно давать скоту. Да где - нибудь перевернётся ещё воз с сеном, под силу или нет - поднатужься мужик. И уж воздаст он "хвалу" всем, кому можно и кому нельзя. А сено в Сибири надо много, кормить скот приходится полных семь месяцев. Ставили по сто пятьдесят - двести копён, с расчётом по двадцать копён на крупную голову. Многие заготавливали по семьсот - восемьсот копён. Как правило, всё делалось своей семьёй, без найма. Работали не по часам, а если нужно - то день и ночь. Всё было спланировано у мужика в голове и на сегодня, и на завтра, и на лето, и на зиму. Были и горе хозяева, а проще сказать лентяи, у которых скотинка в пригонах ржала да мычала, да грызла мёрзлые котяхи. Такие, позднее, с лёгкой душой, пошли в колхоз. И потом на собраниях выступали громче всех, истово призывая к новой сказочной жизни.