Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Такая вот страна, такие люди. Теперь с ними шла война.

Самолет потихоньку стал снижаться, и Розенберг покрепче ухватился за подлокотники, ближе к земле трясло довольно сильно.

На Растенбургском аэродроме его встретил нервный начальник отдела общей политики Бройтигам, наиважнейший соратник Розенберга в том большом сражении, которое он вел, так сказать, за душу Гитлера — ибо людей, жаждущих завоевать эту душу, хватало, и каждый имел свои интересы и цели.

— Как у фюрера настроение?

— Как у Наполеона после Аустерлица. Киевский котел ликвидирован, пленных столько, что невозможно сосчитать, Манштейн перешел Перекоп, от этой новости голос фюрера аж задрожал, вы же знаете его странности, он полагает, что Крым важнее Ленинграда, из-за румынской нефти. Ну и для полноты его счастья Гудериан вчера начал наступление на Москву. План тот же, что и прежде: обойти танками основные силы русских и окружить их. Только у Лееба некоторые затруднения, говорит, Пулковские высоты хорошо укреплены, никак не может взять.

Розенберг слушал с интересом, в военной тактике он был дилетантом, но Россию знал хорошо, каждое место, которое Бройтигам упоминал, вызывало ассоциации.

— Известно ли, кто еще примет участие в сегодняшнем совещании? Геринг?

— Геринг вылетел утром инспектировать армию.

Это была хорошая новость, в прошлый раз именно Геринг сорвал планы Розенберга, добившись того, что рейхскомиссаром Украины назначили брутального Коха.

— Протокол будет вести Борман?

— Точно еще неизвестно, возможно, Ламмерс.

И это годилось, Бормана, никчемного пустышку, который стал играть незаслуженно большую роль при Гитлере, Розенберг не выносил, и Борман, естественно, отвечал ему тем же, в ход совещания он, скорее всего, не посмел бы вмешаться, но для того чтобы повлиять на решения фюрера, он имел свои рычаги. А вот Ламмерс был безопасной канцелярской крысой, человеком точным и корректным, как все подобные крысы, к тому же совершенно лишенным собственной точки зрения.

В машине они о делах не говорили, шофер по совместительству работал понятно где. Не то чтобы Розенберг боялся Гиммлера, но чего ради он должен выдавать тому бесплатную информацию?!

Минут через десять на горизонте появились построенные в сосновом бору бараки, немного подальше — бункеры. Северный, как Розенберг помнил с предыдущей поездки, принадлежал Гитлеру. Тут он, вождь великого народа, работал и спал, как какой-нибудь лесоруб. Тягой к сибаритству фюрер, правда, никогда не отличался, это вам не Геринг, который ел и пил за десятерых и с удовольствием утащил бы в свой Каринхалле все шедевры Ренессанса, но ныне Гитлер вроде решил полностью предаться самоистязанию: раз мои солдаты борются с трудностями военного похода в такую дикую страну, как Россия, то и я могу кормить комаров в Мазурских болотах. Или это было просто возвращение к modus vivendi его молодости? Гитлеру до сих пор нравилось рассказывать про окопную жизнь времен Первой мировой, может, это и не было позой, может, он действительно скучал по котелковому братству?

В дверях бункера Розенбергу пришлось довольно долго ждать, один за другим оттуда вышла целая армия генералов во главе с Кейтелем и Йодлем, наверное, только что закончилось оперативное совещание. Они все отдавали ему, рейхсляйтеру, честь — пришлось отвечать, так что к концу рука изрядно устала. Видел бы это самодовольный офицер, который в феврале восемнадцатого в Ревеле отказался принять его в немецкую армию, ибо он, Альфред Розенберг, видите ли, подданный оккупированной России! Это была одна из их с фюрером точек соприкосновения, тут они понимали друг друга полностью, Гитлеру, когда-то австрийскому подданному, пришлось пережить того же рода унижения.

Наконец путь был открыт, Розенберг вошел и сразу оказался лицом к лицу с цербером местного значения Борманом. Ох, благие времена, когда эту роль исполнял лиричный Гесс, поклонник оккультизма и мистицизма. В глазах Гесса кроме нирваны можно было иногда увидеть и самую настоящую боль за мироздание, а за бульдожьим взглядом Бормана была только плохо скрываемая ненависть.

— Фюрер занят! — прорычал Борман, но едва его пасть захлопнулась, как дверь отворилась и торжественно, словно сквозь триумфальную арку, в помещение вошел хилый двойник Юлия Цезаря с аккуратно причесанными усиками и вдохновенной улыбкой на губах.

— Мой милый Розенберг! Добро пожаловать в волчье логово!

Волка Гитлер напоминал меньше всего, скорее он смахивал на козла, но место это и впрямь было логовом, это верно, иными словами, убежищем, в которое человек прячется от неприятной действительности; ибо верить, что жители Берлина приветствуют восточную кампанию, мог только душевнобольной.