Александр Проханов - Шестьсот лет после битвы

Стояла в ночной рубашке перед зеркалом, чувствуя, как бегут, ударяют в босые ноги плотные сквознячки. Смотрела на свое белое, мерцающее отражение.

За окном приближались свет, шум, шорох. Налетало стремительное ртутное пламя. Вонзились сквозь стекло яркие щупальца, ощупали, ошарили комнату, обняли ее, стоящую перед зеркалом. Высветлили белизну рук, голых ног, испуганного лица. Превратили на мгновение в серебристую статую. Ночная «Волга» бешено пронеслась, оставляя за собой струю затихающего воя. В машине был Горностаев, его ярость и страсть.

Она задернула штору, погасила на стене зеленоватый квадрат. Вернулась в постель. Лежала, слушала свое дыхание, биение сердца, свою потаенную, из сердца, тревогу.

То недавнее, случившееся с ней на дороге. Та слепящая чудная вспышка, осветившая снега и вершины, бескрайний, в обе стороны, путь. Ее путь, ее линию жизни, прочерченную слепяще и грозно. Хотелось понять и вспомнить, разглядеть по памяти, что мелькнуло и открылось на миг в этом грозном и радостном блеске.

Такое случалось и прежде, один лишь раз, в давнее время, в моменты высшего напряжения души. Ее малая хрупкая жизнь вдруг касалась могучих, витавших в мире энергий, и они, словно молнии, пролетали сквозь нее, прожигали, озаряли все впереди и сзади, вглубь и ввысь. Она на мгновение оказывалась в центре лучезарного, во все стороны летящего света. В этот миг огромно расширялись пространство и время, переставая быть и тем и другим, превращаясь в безмерную неподвижность. И она, теряя свой облик, одновременно и девочка, и старуха, узнавала все о себе, от рождения до последней черты, и дальше, когда за пределами жизни, пролетев сквозь обморок смерти, она становилась всем, чем прежде уже была до рождения. Другими людьми, другими женщинами. Становилась птицей, рыбой, травой, прибрежной отмелью, на которой сохли длинные влажные водоросли и где в маленькой лунке, в пригоршне океанской воды мелькает и мечется бессчетная, готовая исчезнуть жизнь.

Антонина лежала, стараясь вспомнить те несколько случавшихся с ней озарений. Пыталась понять, чем они были, что озарялось в них.

Детские годы, удивительные, драгоценные, ни с чем не сравнимые. Их никто другой не поймет. О них никому не расскажешь. Сахалин. Пограничная застава отца. Ее детство, синее, зеленое, белое, среди моря, трав, облаков.

Стальная вышка, обращенная к водам, с тонким блеском бинокля, отразившего огромный выпуклый свет океана. Медленный темный корабль, отпечатки тихого ветра, бесцветная даль, где свечение неба переходит в сияние вод. Отец, начальник заставы, появлялся дома внезапно, среди ночи и дня, приносил с собой запахи бензина и гари, брезентовую, отекавшую ливнем накидку, сырой, полный снега полушубок, звуки и запахи острова, по которому двигался с неутомимыми, в пятнистых одеждах, людьми. Они удалялись, уменьшались, превращались в малые точки на песчаной косе, и она смотрела им вслед, в слепящий, их поглотивший разлив. То возникали верхом на мокрых коричневых лошадях, с туго набитыми тюками, перебредали ручей, и там, где они только что были, качались огромные лопухи, сшибались с треском слюдяные стрекозы. То на стрельбище бежали и падали, окутывались дымом и грохотом, и потом в траве, на смятых стеблях, она находила желтые россыпи гильз. Отец был неотделим от океана, от гор, от туманного неба, в котором низко и яростно пролетал самолет.

Мать всегда в ожидании, всегда в беспокойстве, в неясной тревоге, хотя отец здесь, рядом, видна из окошка дома казарма, видно стрельбище, видны выполняющие упражнения солдаты. Тревога матери пропадала только тогда, когда втроем в отцовский отпуск улетали к бабушке, в теплый, белый, степной городок. И там, у себя на родине, мать успокаивалась, расцветала, становилась крупнее и краше. Начинала грустить и заботиться, когда отпуск приближался к концу и надо было возвращаться на остров, в его туманы, тревоги, выстрелы.

на песчаное приграничное побережье. И не раз мать тихо тосковала и плакала, следя за малыми, исчезающими на отмели точками.

Она росла в одиночестве, без подруг, среди солдат, среди могучей природы, из которой глядело на нее множество глаз, звучало множество голосов, тянулось множество стеблей и соцветий. Она чувствовала, как в ней собираются эти голоса и звучания, копится излучение вод и небес для какого-то неясного, ей предстоящего чуда. И вот горбуша пришла к берегам. Горбуша входит в пресные мелкие речки. Движется вверх на горы, переполненная икрой и молокой. Она следит за горбушей, идет вслед за рыбой в горы.