Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Может, нас поразило проклятие?

Во время каждой трапезы я раздавал по кружке воды. Наклонившись над последней бочкой, я видел, что скоро покажется дно, — воды осталось максимум на пару дней. Единственной нашей надеждой было то, что снова задует пассат, а вместе с ветром придет и дождь.

На седьмой день вода кончилась. С гамака, где переживал жару раненый канак, прозвучал тихий стон. Его потрескавшиеся губы искали и не находили утешения. Глаза забегали, словно в поисках выхода где-то наверху, среди мачт. Затем закрылись, но тихий стон все продолжал звучать. Единственный звук, нарушающий тишину на борту, одновременно признак жизни и предупреждение о той судьбе, что ждала нас.

Настал второй день без воды. Перед нами стояли клубни таро, сваренные в морской воде, и тут один из канаков вдруг показал в сторону горизонта. Я посмотрел вверх и заметил облако. Оно висело низко над водой и двигалось странно и стремительно, как пар, поднимающийся из кастрюли с кипящей водой. Но в отличие от пара облако двигалось не вверх, а сразу во все стороны; мне вспомнились стаи скворцов, по осени слетавшихся над полями за Марсталем. Сквозь медленно приближавшееся облако светило солнце, и по-прежнему стоял штиль. Казалось, облако пульсирует, как будто внутри спрятан вихрь, заставляющий дрожать листву в густом лесу.

И вот облако оказалось над нами, я успел подумать, что осенний лес и вправду осыпал нас увядшими листьями, прежде чем обнаружил, что это была не мертвая листва, а живые существа, порхающие среди нас, бьющие легкими крыльями, украшенными узорами всех цветов. Мы оказались посреди бескрайнего моря бабочек.

Их, должно быть, были миллионы. Шторм, разразившийся где-то далеко от деспотического штиля, держащего нас в своей хватке, утащил бабочек с некоего острова и увлек далеко в море. И теперь в поисках места, где приземлиться, они нашли наш отмеченный печатью смерти корабль. Они устало опускались повсюду, облепили такелаж, все канаты. Слоями покрывали обвисшие паруса, пока те не превратились в яркие гобелены. За несколько минут корабль стал неузнаваемым, покрылся живой дышащей массой, ищущей отдыха на «Летящем по ветру».

И на нас они садились, словно человеческая кожа ничем не отличалась от мертвого дерева, канатов и парусины. До нас дошло, что бабочки тоже страдают от жажды. Они тыкались в нас своими хоботками в поисках капельки жидкости на потной коже. Уколы были не такими болезненными, как пчелиные укусы или жжение от комариного жала. Но их нападение вскоре вызвало нестерпимый зуд и покалывание, доводившие нас до безумия. Как только мы расслаблялись, бабочки облепляли нас, в поисках влаги садились в уголки губ, глаз, которые приходилось закрывать. Стоило открыть рот, чтобы, издав вопль ярости, отогнать их прочь, как они уже сновали между зубами и облепляли язык, а взмахи крыльев щекотали нёбо.

Ослепленные, отхаркивающиеся, пошатывающиеся, мы лупили руками по воздуху. Бабочки восприняли нас как свой последний шанс. Ничем их было не отогнать. Без колебаний они летели навстречу своей гибели. Мы давили их на щеках, лбах, бровях. По-моему, в безумии мы все могли окончить свои дни, прыгнув в море, лишь бы избавиться от этих бабочек, но вода вокруг корабля тоже кишела ими. «Летящий по ветру» стоял словно гроб на усыпанном цветами церковном полу.

Быстро приоткрыв глаз, чтобы добраться до борта, я увидел одного из товарищей по несчастью, его синее лицо и череп были наполовину скрыты под бабочками. Я забыл об опасности, которой мы подвергались, не устояв перед очарованием и красотой этого зрелища: красивый округлый синий череп, на котором, медленно взмахивая полураскрытыми крыльями, уселись лимонно-желтые бабочки. Темные глаза, уставившиеся вперед, полускрытые трепещущими крыльями.

В отличие от меня канак, похоже, был совершенно спокоен. Но было ли причиной этого безропотное приятие своей судьбы, я так и не узнал. В следующий миг мне в лицо брызнул фонтан воды. Один находчивый канак кинул за борт ведро и теперь обливал и себя и других. Мы быстро последовали его примеру, и только тогда нам удалось освободиться от кишащих бабочек.

Но борьба не окончилась. Еще час бабочки пытались садиться на наши лица и голые торсы в поисках влаги. Но потом сдались. Мы в изнеможении опустились на палубу, сплошняком покрытую липким слоем раздавленных и захлебнувшихся бабочек. И все живое на борту как будто вновь предалось ожиданию.