Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Что их связывало?

Он, капитан. Хрупкий центр, потрепанный собственными внутренними противоречиями, но все же воплощавший в себе корабль, отдававший приказы, которым они должны были подчиняться, если хотели в целости и невредимости добраться до гавани.

Задумывались ли они когда-нибудь, почему ходили в море? По обязанности, убеждению или из-за чего-то более глубокого, снова и снова влекущего навстречу опасностям?

В начале войны он думал, что на войну людей заставляет идти все тот же нравственный закон, который приказывает членам команды держаться вместе и помогать друг другу, если дела идут плохо. Теперь он так не считал. Но нового объяснения придумать не мог.

Так получилось, что он признал правоту Антона. Их скрепляло молчание. Начав говорить о том, что творится у них в душах, они расшевелят таящееся там безумие, и все развалится.

Он знал: это перемирие и долго оно не продлится.

— И что же он на сей раз рассказал?

Сам Кнуд Эрик в кают-компанию не приходил, всегда выспрашивал Дункана, когда месс-бой поднимался на мостик с кофе, а интерес свой мотивировал тем, что он, капитан, должен быть в курсе происходящего на корабле.

— Он рассказал, как в результате торпедирования им пришлось спускать на воду шлюпки. Вода была чистой, как джин. На торпедах, перед тем как они взрывались, можно было разглядеть красные и белые полосы. Кок взял с собой топор и стал рубить борт. Капитан спросил: «Ты что творишь?» — «Делаю зарубки, чтобы знать, сколько дней мы проведем в шлюпке». — «Будешь продолжать в том же духе, надолго ее не хватит».

Дункан умолк и посмотрел на Кнуда Эрика. Он явно ждал реакции, такой же как в кают-компании, где слушатели встретили рассказ Хермана взрывом смеха.

Кнуд Эрик и бровью не повел. Он хлебнул горячего кофе:

— А что еще он рассказывал?

— Ну, через пару дней они увидели на воде пробку. Земли видно не было. Но они взбодрились, ведь пробка — это явный знак того, что суша близко. Прошла пара часов, они увидели еще одну пробку. Земли по-прежнему видно не было, и они решили, что дело это довольно странное: пробки в море. И тут обнаружили, что двое ребят запрятали на носу корабля виски и теперь потихоньку опустошали бутылки, одну за другой. Тогда Херман себе руки-ноги и отморозил.

— И как же это получилось?

— О сэр, они подрались из-за виски, и его столкнули в воду. Херман говорит, что его страшно долго не вытаскивали.

Херман все беды войны, включая собственные, превращал в шутку. В своих рассказах он очень близко подходил к неназываемому, оставаясь на грани. Потому они его и слушали.

Когда они дали ему кличку Олд-Фанни [68] Old Funny — Старый Шутник (англ.). , Кнуд Эрик понял, что команду теперь сплачивает не тишина.

Эту функцию взял на себя Херман.

Херман умел пить по-научному — это была новейшая история, рожденная в недрах кают-компании. Во время операции ему удалили некоторое количество «лишних» внутренностей, и теперь у него там было полно места. Все равно как если хорошенько уложить груз, так чтобы побольше поместилось. Необходимо придерживаться определенного метода, а его метод основывался на научных фактах.

Если честно, они не замечали, чтобы он пил иначе, чем другие. Опрокидывал одну за другой, с той только разницей, что Олд-Фанни продолжал пить, когда все прочие давно уже валялись под столом. Но как раз это и являлось доказательством того, что он пил по-научному, — подчеркивал Херман: ему не надо было прерываться. Тут им приходилось признать его правоту. Когда они один за другим разбредались по каютам, чтобы упасть в койки, он продолжал пить, сидя в кают-компании.

Лишь однажды Олд-Фанни встретился достойный противник.

Им стал молодой офицер из Армии спасения, поднявшийся к ним на борт в Бристоле, дабы обратить заблудших овец в лоно истинной церкви. Олд-Фанни предложил ему пари. Если миссионер сможет перепить его, он уверует. Если наоборот, то молодой человек из Армии спасения навсегда расстанется со своей формой.

— Вопрос был лишь в том, кто больше выпьет, — рассказывал Олд-Фанни. — Вера против науки. У него был Иисус, а у меня — мой метод. Но он выиграл. Я свалился под стол в четыре утра. Не понимаю, как так вышло.

— И теперь ты стал верующим?

— Я держу свое слово, — произнес Олд-Фанни. — Верю в Господа нашего Иисуса Христа и отрекаюсь от Сатаны и дел его. Господь меня бережет. Это благодаря Ему у меня осталась «дрочилка».

И Херман поставил стакан на стол и перекрестился. Обрубок левой руки задрожал, как будто желая принять участие в потехе.